Я искоса посмотрел на Гутмахера. Как и вчера в машине, лицо его совершенно переменилось, превратившись в жестокую маску, вдоль губ пролегла суровая, упрямая складка.
— Вить, да что с тобой?! — послышался из гостиной встревоженный голос.
Генерал, между тем, замычал и начал валиться со стула.
— Эй, кто-нибудь, сюда! — заорал начальник, не пытаясь даже приостановить падение поверженного товарища.
В комнату заглянул какой-то человек в форме.
— Врача быстро! — приказал ему неопознанный начальник и, не заботясь о лежащем на полу в неестественной позе генерале, спешно покинул гостиную.
Минут пять до появления бригады медиков, вероятно, сопровождавших ОМОН на случай ранений, в комнату никто не входил. Генерал мычал и тяжело ворочался на полу, пытаясь то ли встать, то ли удобнее устроиться.
Мне было немного его жалко. Несмотря на непрезентабельное личико, отвисшие до плеч, напитанные белковыми деликатесами щеки и распущенные, слюнявые брыли, это был обычный деревенский мужик, которому повезло в жизни. Генерал, судя по внешности и способу словоизъявления, был офицером еще старой советской формации. Такие, как он, не хватают с неба звезд, но имеют хоть какие-то принципы. Значительно хуже был второй, современный, складно без бумажки врущий, из категории надежных, стойких членов любой, но главной партии.
Такие, как он, не хватают с неба звезд, но имеют хоть какие-то принципы. Значительно хуже был второй, современный, складно без бумажки врущий, из категории надежных, стойких членов любой, но главной партии.
В отличие от меня, Гутмахер пораженного болезнью человека не жалел и смотрел волком и в его сторону. Я понимал его оскорбленные мужские и национальные чувства и не пытался переубедить. Меня же эпитет «лох» нимало не задел. В конце концов, «лох» на «офенском языке», жаргоне карманников и коробейников XIX века, означал всего-навсего «крестьянин», а понятие «засранец» — все социальные категории, стоящие ниже генеральской в общественной иерархии.
Пока я философски осмыслял происходящее, в комнату вошел военный, вероятно, врач, как и все задействованные в «спецоперации», в камуфляже, но с медицинской сумкой через плечо, и с ним два солдата с носилками. Врач склонился над мычащим блюстителем нашего пресловутого правопорядка и, не предпринимая никаких поспешных действий, приказал санитарам грузить больного на носилки.
Санитары, ничтоже сумняшеся, перекатили бессознательного пациента на носилки и понесли к выходу вперед ногами.
— А ну, стойте, вы чего делаете, он еще живой! — закричал на них врач.
— Мы откуда знаем, кто живой, кто нет, — огрызнулся один из санитаров. — Предупреждать нужно!
— Чего, сами без глаз! — беззлобно ругнулся военврач.
Санитары опустили носилки на пол и, развернувшись в гостиной, больного из дома вынесли, как положено.
— Вот так проходит мирская слава! — заключил я сентенцией эту грустную процедуру. — Интересно, что с ним случилось?
— Инсульт, — кратко поставил диагноз Гутмахер.
— А ты, Арик, откуда знаешь? — заинтересовалась Ольга.
— Догадался. Не будет оскорблять порядочных женщин, — пробурчал себе под нос Аарон Моисеевич.
Мне такое замечание не понравилось и, сопоставив его поведение перед началом гипертонического криза и тем, что генерал начал падать уже спустя несколько секунд после того, как Гутмахер в сердцах дернул какой-то рычаг, я призадумался. Тем более, что за время нашего тесного контакта образ чудака-ученого, нищего, непризнанного гения в моих глазах значительно трансформировался в другое, пока непонятное качество.
— Можно уже выходить? — поинтересовалась Ольга, когда скорбная процессия миновала двор и скрылась за воротами.
— Боюсь, Олюшка, что нет. На нас, скорее всего, устроят засаду. Но ты не огорчайся, мы здесь вполне комфортабельно устроимся.
— Ой, правда, опять идут! — почти с восторгом закричала девушка, указывая на трех молодцов, гуськом шедших в сторону дома. — Они что, и есть засада?!
Интересно, почему женщины, когда хотят показаться женственными и наивными, изображают из себя идиоток? Может быть, из благородных побуждений, давая шанс мужчинам продемонстрировать несуществующую мудрость?
Мы, между тем, любовались, как три оперативника, не очень чинясь, вошли в дом. Первым делом они разошлись по комнатам и все там осмотрели, потом собрались в гостиной. Это были крепкие ребята в штатском.
— Надолго нас сюда? — поинтересовался один из них, устраиваясь на диване.
— Кто его знает, — откликнулся второй. — Тебе-то что, поживем здесь, поди, хило! Я хоть отосплюсь, а то совсем замотался.
— Я что-то не понял, кого мы будем пасти? Все чего-то темнят…
— Говорят, вроде террористов.
Не люблю я таких, нарвешься еще на героя-камикадзе…
— Да брось ты, это все лабуда про фанатов. Даже чехи, которые, как их там называют, ну, вера такая…
— Мусульмане?
— Нет, мусульмане это все, а у них вроде секта.
— Талибы?
— Хрен его знает, может, и талибы, нет, кажется, их зовут вахабиты; так и они только за бабки воюют.
— Ну, а которые камикадзе? Особенно бабы. Им-то что за радость от бабок когда сами взрываются?
— Это смотря какие бабки…
— Да мне бы сейчас тысяч сто зеленых… Тачку бы взял новую, квартиру поменял…