Вот, снова начинаю завидовать. Но никак не могу избавиться от сего вредного чувства, хоть вой и бейся головой о стену! Даже выбирая подчинение правилам, оборотни все равно ВЫБИРАЮТ, а не принимают неизбежное. Они вольны отказаться — на свой страх и риск, но именно вольны. У меня выбора не было: с момента рождения я нахожусь по другую сторону непреодолимой стены. Кое-как удалось прорубить в ней окошки, но они — самое большее, чего можно ожидать. Дверь не появится никогда. И какой прок мне в моей крови, если самый глупый, бесталанный и неопытный метаморф не задумываясь творит со своей плотью чудеса, а я не могу ни обустроить поудобнее, ни сломать клетку, в которую заключен? Вот уж воистину дракон, как в народных преданиях: сижу в глубокой пещере на куче сокровищ. Приятно сознавать, чем обладаешь, но если нет возможности употребить себе на пользу или для удовлетворения каприза даже самую мелкую монетку, зачем нужны горы золота? Не-за-чем.
Кружево и его искаженное отражение в смежном Пласте пространства — зрелище невероятно прекрасное и удивительное. А когда серебристые нити и их тени начинают двигаться навстречу друг другу, соприкасаются, становятся единым целым, пересекают невидимую границу и вновь расстаются, меняясь местами, остается лишь восхищенно затаить дыхание. Впрочем, Киан не торопит изменение: именно минуты встречи двух Кружев и есть время, в течение которого возможно все. Ну, почти все.
Пласты прорастают друг в друга тысячами тончайших волосков, сливаются так плотно, что граница, прежде незыблемая и нерушимая, исчезает, превращаясь в Приграничье — пространство истинной свободы, не знающее ни одного закона, кроме исполнения воли. Воли своего создателя.
Плоть метаморфа, попавшая в Приграничье, податлива и одинакова в каждой своей горсти: лепи, как пожелаешь. Именно, «как», потому что каркас задан Кружевом, а вот сколько материи осядет на Нитях и скопится в Узлах, решать самому существу. Я чувствую присутствие Киана, а Нирмун наверняка видит внешние слои сознания направляющего там, где отчетливо прорисовывается маршрут движения и отмечаются значимые вешки.
Можно было бы подглядеть, но предпочитаю наблюдать за результатом: так честнее.
Если плоть оборотня плавится, собираясь принять новую форму, то чуждая материя остается неизменной и в Приграничье: сеть выдавливается из клубящегося туманом метаморфа наружу. Медленно, осторожно, чтобы не терять ни капли изменяющегося тела… Конечно, массу можно восстановить, но только основательно подкрепившись и не раньше следующей пары Обращений: придется сварить кисель, потом вылить в форму, дождаться застывания и все повторить сначала.
Последние грузила падают на соломенную подстилку кладовой, и Киан убирает ладонь из мерцающего марева:
— Теперь сам.
Вновь поражаюсь теплу, пропитавшему два коротеньких слова. Сколько нежности и терпения… И такой замечательный наставник тратит свое время и силы на прислуживание кузену? Или я чего-то не понимаю?
— Киан — умелый направляющий. Один из лучших, — подтверждает Ксо у меня за спиной.
— Так почему он не занимается тем, что умеет, а…
— Потому что твердо убежден: мне присмотра и заботы требуется больше, чем всему молодняку, вместе взятому, — улыбается «милорд Ректор». — Я же все-таки родился во Вторую волну, можно сказать, совсем недавно.
— Во Вторую… Что это было за время?
— Время пришествия второго Разрушителя. — Кузен щурит глаза, не позволяя рассмотреть, какие тени в них мечутся. — Последнего до тебя.
Это было безумно давно. А может быть, только вчера… Для меня вернее такой ответ, ведь моя сущность все та же, первая и единственная, возможно, чуть выцветшая и обветшавшая, но сохранившая свою самую главную черту. Хорошо, что память не спешит возвращаться, иначе я бы легко и быстро сошел с ума: смотреть на вполне взрослого Ксаррона и помнить его ребенком… Бр-р-р! Только не это! К тому же возникает вопрос…
— А что же тогда твой слуга думает обо мне?
Кузен растягивает губы в улыбке:
— Спроси. Или трусишь?
— Вовсе не трушу. Просто…
Киан поднимается на ноги и укоризненно замечает:
— Одному из Старейших простительно вести себя, как пожелает, но любому взрослому постыдно корчить из себя дитя еще ребячливее, чем те, с которыми он беседует.
Старейший? Это он обо мне? Что за чушь?! Однако пояснения не следует: направляющий помогает своему новому подопечному встать и уводит, бережно кутая в плащ. Следом направляемся и мы с Ксо.
— Когда собираешься? — спрашивает кузен, останавливаясь в дверях отведенной для «милорда Ректора» комнаты.
— Сегодня уже не успею. Завтра, ближе к вечеру.
— Помочь чем-нибудь?
— Как обычно: снаряжение и звонкие монеты. Если не жалко.
— Для дела мне никогда и ничего не жалко, — устало произносит Ксо. — Помнишь свое обещание? Не тяни принца назад через силу. Сколько времени тебе понадобится, чтобы понять? День? Неделя?
— Думаю, хватит и минуты.
Кустистые брови взлетают вверх.
— Даже так?
— Я задам вопрос, на который есть только один правильный ответ, и посмотрю, что получится.
Кузен молчит, разминая пальцами складки подбородка, потом кивает: