— Именно. Если ты действительно хочешь отблагодарить меня. Обещаешь?
Он раздумывал недолго.
— Да. Так чего ты хочешь?
— Не вмешивайся.
— Во что?
— Просто стой на месте и не делай НИ-ЧЕ-ГО. Это тебе по силам?
— Что ты задумал?!
Да так, одну безделицу. Простейшая, в сущности, задачка оказалась, только недоступная пониманию тех, кто не имеет представления о том, что «дано». Наполнить пустоту, говорите? Как бы не так! Перетекая из одного места, материя тут же обедняет собой другое, можно целую вечность наливать бездонный кубок, но губам так и не удастся почувствовать вкус вина.
Наполнить? Нет, ни в коем случае! У меня есть другое решение. И желание его выполнить.
— Прости, но хватит и того, что от моей руки погиб отец. Тяжесть гибели еще и сына я на себя брать не хочу.
— Ты… вспомнил? — Голос Элрона рвется клочьями.
Улыбаюсь, хотя и понимаю, что кузен вряд ли может разглядеть движение моих губ. Ну и ладно, мне ведь некогда строить рожи.
Холод надвигается не слишком быстро, но заметно. Так зачем же ждать? Иду навстречу, ровно пять с половиной шагов, пока щеки не начинает щипать морозцем близкого разрушения.
Здравствуй, незнакомка. Позволь приветствовать тебя со всем возможным почтением, ведь как еще надлежит встречать близкую родственницу той, что незримо и неустанно сопровождает меня? Не скажу, что рад, иначе рискую прослыть лжецом, но и льстить не стану. Ты из дам, предпочитающих жесткость истины пуховым перинам лжи. Протягиваешь руку для поцелуя? Изволь, я согласен следовать правилам приличия. Но почему твои пальцы дрожат? От холода, наполняющего тебя? Не может быть. Тогда остается или нетерпение в предвкушении сытного обеда, или… Страх.
Тогда остается или нетерпение в предвкушении сытного обеда, или… Страх.
Да, ты боишься, я чувствую. И понимаю почему: оказаться посреди чужого и чуждого мира совсем одной — тяжкое испытание для любой отваги. Но если женщина попадает в беду, мужчина обязан прийти ей на помощь, не правда ли? Я мало похожу на рыцаря, это верно. Но зато могу победить твой страх и прогнать его. Навсегда. Ты хочешь перестать бояться? Хочешь?
Иди ко мне, малышка. Прямо ко мне и чуть дальше. В меня. Глубоко-глубоко. Там не будет ни страха, ни всего прочего, одни лишь сладкие сны в ожидании пробуждения. Хочешь видеть сны? Они будут красивыми, обещаю. И счастливыми, потому что ты больше не будешь одинока. Мы будем вместе. До конца времен и после него…
Невидимые иголочки коснулись кожи, отнимая ощущения, проникли вглубь, льдинками поплыли по кровяным ручейкам к сердцу, все быстрее и быстрее…
Видишь? Там, в конце пути тебя ждет дом. Твой дом. Только твой и ничей больше. Дверь давно уже открыта, постель готова, на плите греется медовое молоко. Я знаю, как ты устала, малышка, потерпи, сейчас твое странствие закончится, а все тревоги останутся за порогом. Ну же, входи! Что ты шепчешь, робко заглядывая мне в глаза? Дорогих гостей встречают иначе? Как я мог забыть… Конечно! Дай, обниму. Крепко-крепко. Добро пожаловать домой!
Но боги, как же ты холодна…
Растерянный взгляд доверчиво распахнутых глаз:
— Ты все еще мерзнешь?
Глупо задавать подобный вопрос тому, кто сидит на постели, подтянув колени к груди, сжавшись в комок и закутавшись в одеяло. Впрочем, Ирм, выросшая в суровых северных лесах, не способна меня понять. Среди прочего и потому, что далеко не каждая мысль находит отклик в остановившемся задолго до достижения зрелости сознании.
Хотя, разве это холод? Можно сказать, сейчас я лишь немного зябну, а вот когда чужеродная Пустота ворвалась в мое тело… Вот тогда мне было холодно !
Был не озноб, а жутчайшая тряска, словно я вдруг превратился в россыпь бусин, нанизанных на шелковые нитки слишком свободно, а потому при малейшем движении начинающих прыгать вверх-вниз, но не дружно, а вразнобой. Каждая пядь тела сотрясалась на грани разрыва, а кожу обильно орошал пот, столь же теплый, как вода в горном ручье, но лихорадка показалась мне даже желанной, когда… Закончилась, сменившись ледяным покоем.
Я мог шевелить пальцами, но не чувствовал их родства с собой. Плоть, в глубине которой прятались заполненные тягучей, странно сгустившейся кровью сосуды, ощущалась хоть и продолжением меня, но чужим продолжением. Наспех пришитая поделка неумелого кукольника, не убравшего обрывки ниток и крупинки блесток, острыми боками изредка впивающиеся в плоть и подтверждающие: пока живу…
Смотреть на бледно-серую кожу самому без содрогания невозможно, потому и завернулся в одеяло поплотнее. О чем говорит мудрость предков? Согреть тело можно только изнутри. Но горячее питье не поможет, проверено. Нужно что-то другое. Или кто-то другой.
— Да, маленькая. Все еще.
Прозрачно-желтые, совсем кошачьи глаза огорченно вздрагивают.
— Тогда возьми теплое… Вот!
Она спрыгивает с кровати на ковер, туда, где тщательно вылизывает серую шерстку Шани, бесцеремонно хватает зверицу и протягивает мне:
— Потрогай, какая она! Горячая!
Дети в своей наивной настойчивости способны либо пугать, либо умилять. Либо дарить замечательные идеи.
— Не буду спорить, горячая. Но посмотри сама, маленькая, — мы слишком разные по размеру.
Но посмотри сама, маленькая, — мы слишком разные по размеру. Мне, чтобы согреться, нужна кошка… С тебя ростом, не меньше.
— С меня? — Девушка задумчиво теребит пальцами пухлую нижнюю губу. — Но таких кошек не бывает!