Когда они достигли главных ворот, он, не выпуская локтя Тедди, развернулся вместе с ним, и впереди возник особняк Коули, а за ним морская гладь.
— Как вам последний дар Божий?
— Простите? — переспросил Тедди, заглянув в глаза своего спутника и обнаружив вдруг порок в этих кристально чистых глазах.
— Дар Божий, — повторил тот и широким жестом обвел раскуроченную ураганом землю. — Выплеск ярости. Когда я спустился на первый этаж у себя дома, это дерево, рухнувшее прямо в гостиную, тянулось ко мне, как Господня десница. Не буквально, конечно. В переносном смысле. Бог любит насилие. Вы ведь должны это понимать?
— Нет, — возразил Тедди. — Не понимаю.
Смотритель, пройдя несколько шагов, обернулся.
— Иначе откуда на земле столько насилия? Оно сидит в нас и рвется наружу. Оно дается нам естественнее, чем дыхание. Мы воюем. Мы приносим жертвы. Мы мародерствуем и истязаем наших братьев. Мы заваливаем поля смердящими трупами. А зачем? Чтобы показать Ему, что мы усвоили Его урок.
Тедди заметил, как он поглаживает переплет книжицы, прижатой к животу. Он улыбнулся, обнажив желтые зубы:
— Господь дал нам землетрясения, ураганы, торнадо. Он дал нам вулканы, извергающие на наши головы огонь и серу. Океаны, пожирающие наши корабли. Вообще природу, этого улыбающегося убийцу. Он дал нам болезни, чтобы на смертном одре мы окончательно осознали: все отверстия в человеческом теле существуют только для того, чтобы через них уходила жизнь. Он дал нам вожделение, и ярость, и жадность, и грязные мысли, дабы мы совершали насилие во славу Его. Что может быть чище бури, которую мы только что пережили? Моральных устоев не существует. Только одно — сумеет ли мое насилие победить ваше?
— Я не уверен, что… — начал Тедди.
— Сумеет?
— Что?
— Мое насилие победить ваше?
— Я не сторонник насилия, — сказал Тедди.
Смотритель сплюнул на землю в сантиметрах от их ботинок.
— Ты тот еще насильник. Уж я?то знаю, потому что сам такой. Не ставь себя в неловкое положение, сынок, отрицая то, что у тебя в крови. И меня не ставь. Если мы сейчас отбросим общественные условности и я окажусь единственной преградой между тобой и пищей, ты размозжишь мне голову камнем и вонзишь зубы в филейную часть. — Он придвинулся вплотную. — Если я сейчас захочу выгрызть твой правый глаз, ты меня остановишь?
В его по?детски голубых глазах вспыхнул огонек. Тедди представил себе, как его черное сердце бьется в грудной клетке.
— А вы попробуйте, — предложил Тедди.
— Достойный ответ, — прошептал смотритель.
Тедди пытался обрести почву под ногами, чувствуя прилив крови.
— Так и надо. — Все тот же горячечный шепоток. — «Сроднился я с моими кандалами».
— Что?что? — Тедди тоже перешел на шепот. В теле возникли странные вибрации.
— Байрон, — прозвучал ответ. — Эту строчку ты запомнишь, не сомневаюсь.
Тедди ухмыльнулся, а его сопровождающий отступил на шаг.
— Похоже, вы тут ломаете все каноны, смотритель.
В ответ такая же ухмылочка.
— Он относится к этому спокойно.
— К чему?
— К тебе. К твоей маленькой игре. Он находит ее достаточно безобидной. Но я так не считаю.
— Не считаете?
— Нет. — Смотритель отошел на пару шагов, скрестил руки за спиной, так что книжица оказалась прижатой к копчику, потом развернулся и, широко, по?военному, расставив ноги, уставился на собеседника.
— Ты сказал, что решил прогуляться, но меня не проведешь. Я тебя насквозь вижу.
— Мы только что познакомились, — напомнил ему Тедди.
Смотритель покачал головой:
— Мы птицы одного полета и давно знакомы. Я знаю тебя как облупленного. В твоих глазах я вижу тоску. — Он выпятил губы и поглядел на свои ботинки. — Это я как?нибудь переживу, хотя в мужчине она вызывает жалость. Переживу, потому что она мне ничем не угрожает. Но ты опасен.
— Каждый имеет право на свое мнение, — сказал Тедди.
Смотритель потемнел лицом.
— Ничего подобного. Мужчины — народ темный. Едят, пьют, испускают газы, прелюбодействуют и плодятся. Последнее особенно прискорбно, ибо мир был бы намного лучше, будь нас меньше. Кого мы плодим? Даунов, уличных подонков, психов, аморальных уродов. Вот кем мы наводняем землю. На юге сейчас пытаются приструнить своих ниггеров, но вот что я тебе скажу. Бывал я на юге, все они ниггеры. Белые ниггеры, черные ниггеры, женщины?ниггеры. Они там повсюду, и толку от них не больше, чем от двуногих собак. Собака, по крайней мере, может по запаху взять след. И ты тоже ниггер, сынок. Ты сделан из плохого теста. Я сразу это чую. По запаху.
Его голос странным образом зазвучал в высоком регистре, почти как женский.
— Что ж, завтра утром я перестану доставлять вам беспокойство, — сказал Тедди.
Смотритель улыбнулся:
— Надеюсь, сынок.
— Я освобожу вас и этот остров от своего присутствия.
Смотритель сделал два шага к нему, и с его губ сползла улыбка. Он приблизил свое лицо, держа Тедди под прицелом глаз новорожденного ребенка.
— Никуда ты, сынок, не уедешь.
— Вот тут я готов с вами поспорить.
— Спорь себе на здоровье. — Смотритель обнюхал воздух рядом с лицом Тедди — слева, справа.
— Что?то унюхали? — поинтересовался пристав.
— Мммм. — Тот немного отстранился. — Чую запашок страха, сынок.