Но прежде надо убрать Долорес на полку, где она будет собирать пыль, а ему останется жить надеждой, что толстый слой пыли смягчит остроту боли. Отдалит ее образ. И со временем из некогда живой женщины она превратится в мечту о таковой.
Все говорят, забудь ее, ты должен ее забыть, но забыть ради чего? Ради этой паскудной жизни? Как мне выкинуть тебя из головы? Разве у меня это получится, если не получилось до сих пор? Как мне тебя отпустить, спрашиваю я их? Я хочу снова держать тебя, вдыхать твой запах, и, да, признаюсь, хочу, чтобы ты ушла. Прошу, прошу тебя, уйди…
Лучше бы он не принимал эти пилюли. Три часа ночи, а сна ни в одном глазу. А в ушах звучит ее голос со слабым бостонским акцентом, выдающим себя в окончаниях на «er», поэтому Долорес любила его шепотом foreva and eva. [7] Он улыбался в темноте, слыша этот голос, мысленно видя ее зубы и ресницы и этот томный плотоядный взгляд по утрам в воскресенье.
Тот вечер, когда они познакомились в «Кокосовой роще». Духовой оркестр играл со смаком, воздух серебрился от сигаретного дыма. Разодетая публика — моряки и солдаты в парадной форме, гражданские в двубортных костюмах с торчащими из нагрудного кармана треугольничками носовых платков и в цветастых галстуках, фетровые шляпы на столах и, конечно, женщины, женщины. Они пританцовывали даже в дамской комнате. Они порхали от стола к столу, крутились на носочках, прикуривая сигаретку или открывая пудреницу, подлетали к бару и запрокидывали головы, разражаясь смехом, и их шелковистые волосы струились и переливались на свету.
Тедди пришел туда вместе с Фрэнки Гордоном, тоже из разведки, в чине сержанта, и еще несколькими ребятами (через неделю им всем предстояла отправка на фронт), но, увидев ее, он всех бросил на полуслове и пошел на танцпол, где на минуту потерял ее из виду в толпе, которая расступилась, освобождая место для морячка и блондинки в белом платье, тот прокатывал ее через спину, перекидывал через голову, заставляя делать сальто, тут же ловил в воздухе и ставил на пол под аплодисменты публики, а затем в толпе снова мелькнуло ее фиалковое платье.
Красивое платье, и первым делом он обратил внимание на цвет. Но красивых платьев в тот вечер было много, всех не сосчитать, так что дело было не столько в платье, сколько в том, как она его носила. Нервно. Смущенно. То и дело опасливо трогая. Поправляя здесь и там. Прижимая плечики ладонями.
Она его одолжила. Или взяла напрокат. Она никогда раньше не носила такое платье. Оно наводило на нее такой ужас, что она не понимала, почему на нее смотрят — от вожделения или из жалости и сострадания.
Она выпростала большой палец, которым поправляла бретельку от лифчика, и в этот момент поймала на себе взгляд Тедди. Она опустила глаза и вся залилась краской, от горла и выше, но потом снова подняла глаза, и Тедди, выдержав ее взгляд и улыбнувшись ей, подумал: «Я тоже чувствую себя по?дурацки в военном обмундировании». Эту мысль он постарался передать на расстоянии. И видимо, сработало, так как она улыбнулась ему в ответ, и в этой улыбке была скорее благодарность, чем кокетство. Тут?то он и покинул Фрэнки Гордона, разглагольствовавшего о хранилищах для кормов в штате Айова или о чем?то в этом духе, и протиснулся сквозь плотные и потные ряды танцующих, совершенно не представляя, что он ей сейчас скажет. Милое платье? Могу я вас угостить каким?нибудь напитком? У вас красивые глаза?
— Потерялись? — спросила она.
Пришел его черед крутиться на месте. Он глядел на нее сверху вниз. Миниатюрная, сто шестьдесят на каблуках, от силы. Вызывающе красивая. Не правильно красивая, как большинство женщин с их безукоризненными носами и губами и прической. Здесь же было что?то не так — то ли слишком широко расставленные глаза, то ли чересчур крупные для ее личика губы, то ли нетвердый подбородок.
— Немного, — ответил он.
— И кого же вы ищете?
У него сорвалось раньше, чем он успел себя остановить:
— Вас.
У нее расширились глаза, и он заметил маленький изъян, бронзовое пятнышко в левой радужнице, а в следующую секунду его охватил ужас: он понял, что все загубил, выставив себя эдаким дамским угодником, лощеным, самоуверенным.
Вас.
Как, черт возьми, это из него выскочило? И чего, черт подери, он хотел этим…
— Гм… — Она сделала паузу.
Ему захотелось бежать без оглядки. Он был больше не в силах выдерживать ее взгляд.
— …по крайней мере, вам не пришлось далеко искать.
Его рот растянулся в глуповатой улыбочке, отразившейся в ее зрачках. Придурок. Олух царя небесного. От счастья он боялся дышать.
— Да, мисс. Это точно.
— Боже мой. — Она немного отстранилась, прижав к груди бокал с мартини, чтобы лучше его рассмотреть.
— Что?
— Вы, наверное, чувствуете себя здесь таким же чужим, как и я, да, солдат?
В такси она уселась на заднем сиденье рядом со своей подругой Линдой Кокс, и когда та наклонилась вперед, чтобы продиктовать водителю адрес, он просунул голову в окно и произнес ее имя:
— Долорес.
— Эдвард, — сказала она.
Он рассмеялся.
— Что такое?
— Ничего.
— Нет. Скажите.
— Меня так никто не называет, кроме матери.
— Ну… тогда — Тедди?