В общем, дружили семьями. По телефону.
…А договор мы подписали позже, лишь заехав в «Аксель-Принт» на сверку макета. Гобой угомонился и больше не настаивал. Еще бы! — если «круги» вернулись на «круги своя», уж простите за тавтологию. Процесс закуклился на двух рыцарях, ограничившись этой жалкой добычей. Знай Тамара Юрьевна раньше! — но у нее давняя «консервация» шла медленнее, и королева не успела выяснить правды. А потом «соскочила». Вышла из тиража.
На прозрачные намеки собратьев по Ордену: поделись, мол, секретом, Снегирь! — я отшучивался. Чуял: не стоит зря трепаться. Мысль изреченная… И вот теперь стоит напротив меня пожилая женщина в старомодном пальто с каракулевым воротником. Смотрит, ждет. Что, Снегирь? Краснеешь? Чувствуешь себя виноватым?! Объяснить бы, рассказать, заставить понять…
Не стал я ей ничего объяснять.
— Извините, Мария Отаровна. Продолжения не будет. Извините.
Госпожа профессор выпрямилась. Гордая, сильная. Старая.
Лишь пальто — больными складками.
— Да, я понимаю. Это вы меня извините. Просто… До свидания.
— До свидания.
Она медленно шла прочь, а я тонул в феврале, думая о разных глупостях, пока мне не саданули в коленку тяжеленным чемоданом. Больно, блин! Готовя сакраментальное: «Куда прешь, козел?!», я развернулся буром — и узрел радостного Эльфа. С чемоданом.
А за Яшкой…
— Петров?! Шекель, застрелись: это же Петров!
— Задолбали! Лекарей на фонарь! — Сплошные восклицательные знаки, натыканные частоколом, подтверждают несокрушимость майорского здравия. — Водки зась, сало изъяли, не кури, не сори… Вредители! Дай волю, до смерти залечат. Хрена им! Что, похоронили мента? Не дождетесь!
Петров медведем давит всех подряд, включая растерявшегося от такой чести Вуханя. Я принюхиваюсь: наш сердечник за версту разит коньяком «Каховка» и селедкой с луком! Жив, курилка, жив, рыцарь, вот они, компетентные органы, шумят, гремят, дают жару февралю!.
Я принюхиваюсь: наш сердечник за версту разит коньяком «Каховка» и селедкой с луком! Жив, курилка, жив, рыцарь, вот они, компетентные органы, шумят, гремят, дают жару февралю!.. Перетискав народ, герой ловит кралю-проводницу за крутой бочок: слово за слово, ментик-комплиментик, ассигнация, извлеченная прямо из красной «ксивы», — под напором петровского обаяния крепость мигом выбрасывает белый флаг. Место беглецу обеспечено.
Нижняя койка, как инвалиду умственного труда.
Едем!
Живот прихватывает совершенно неожиданно. Исподтишка, можно сказать. Наверное, селедкой с коньяком надышался. Или от Шекель-Рубеля заразился. Путем телепатической трансфузии.
— Мужики, я на минутку. В «два нуля». Шмотки в купе закиньте, ладно? Шекель, тебе не надо? За компанию?
— Не надо! — злорадствует светило, закатываясь в вагон.
«Поделом злодею мука!» — явственно читается на лице критика.
— Смотри не опоздай! Я стоп-кран, как на «Глюконе», рвать не буду!
— Ага!
Иду, бегу, буквально просачиваясь сквозь встречный людской поток. Здание вокзала. Центральный холл.
Дальше, через кассовый зал… Сюда! Ссыпаюсь вниз по ступенькам. Давненько в вокзальном сортире не бывал. Ты гляди: чистота, парфюм, зеркала-рукомойники, кафель сверкает — и народу нет. Наверное, потому, что сортир платный. А где-то есть халявный. Увы, мне нынче не до экономии. Цель оправдывает средства.
Ф-фух!!!
Теперь вымыть руки, как учили в детском саду…
В углу «моечного» зала дико озирался по сторонам голый мужик. То есть совсем голый. В чем мать родила. И взгляд — обалделый, рыбий. Ни фига себе! Две минуты назад мужика здесь не было — это я точно помню.
Шагаю ближе. Еще ближе.
— Здравствуй, рыцарь…
А он меня послал.
Ну, я и пошел. Только не в указанном направлении, а на платформу. В запасе оставалось еще семь минут. Куча времени.
Успею!
V. ВНЕЗАПНОЕ
Вспомнил, что сердце — слева,
Вспомнил, что печень — справа,
Вспомнил, что дни — мгновенны,
Вспомнил, что я — не вечен.
Думал забыть — не вышло.
Ноябрь 2001 — апрель 2002 г.
1
Возможно ли не рассмеяться, друзья! (лат.) Из послания Горация Пизону и его сыновьям («Наука поэзии»)
2
Кныжковый Xробак — Книжный Червяк (укр.)
3
книги имеют свою судьбу