— Об-струк-ци-я! Об-струк-ци-я! — скандируют соавторы, покатываясь со смеху. Суть шутки понятна лишь им, но я ловлю себя на желании вновь начать ржать. Это нервное. Предвкушаю, значит. Застоялся, пора рвануть.
Гудок.
Плывет Вавилон за окном.
— За удачную дорогу!
— А Березку в «Книжном обозрении» обозрели во все дырки! Заказали девку…
— Знать бы — кто?
— Между первой и второй наливай еще одну!
— Пол-лю-ци-я! Пол-лю-ци-я!
— Валюн, сучий язвенник, пишет: «По молодости лет думал, что трудно быть бездарней Маржецкого. Ан, оказалось, есть еще скрытые резервы — навалом». И как начал тебя, Снегирь, поливать…
— Абзац ему в кегль! Шекель, сало будешь?
— Понос у меня… Ладно, давай. Толще, толще режь, жлоб!
— Перцовочки? Для лучшего стула?
— Акт дефекации закончился успешно! Фекалии были теплые, упругие и высокохудожественные…
Между шестой и седьмой объявилась таможня. Или между седьмой и восьмой? Нет, не помню. Помню только, что Эльф убежал покупать раков, утверждая, будто знает места их зимовки, а вернулся без раков, зато со штофом подозрительной «Старки» и в сопровождении вертухая. Мордатый цербер долго взирал на нашу компанию, шурша бровями, потом раздал декларации. Сыграли в крестики-нолики. Петров спросил, является ли он, Петров, и даже в каком-то смысле Петров-Водкин, произведением искусства. Или, на худой конец, антиквариатом. Шекель-Рубель послал Петрова на вышеупомянутый худой конец и, в свою очередь, начал бурно выяснять условия провоза валюты. Цербер оживился, выгнал всех, кроме критика, из купе, запер дверь и вздернул пытуемого на дыбу. Минут через двадцать, пучась от разочарования, он позвал нас обратно.
— Цель поездки?
— Еду в издательство вычитывать гранки, — сказал я, делая пассы.
Этому сакраментальному заклинанию пришлось обучиться лет пять назад, заехав к друзьям в Ростов. Было шесть утра, вокзал заселяли лишь редкие наперсточники, а меня остановил мент с автоматом и кавказским акцентом. Паспорт его не удовлетворил. Моя заспанная рожа навела на подозрения. И лишь загадочное «вычитывать гранки» — два удивительных, волшебных слова! — дуплетом пробили броню насквозь. Мент вспыхнул златозубым оскалом: «Вах, иди, харроший чилавэк! Вижу, ты не фалшивомонэтчик!.
Мент вспыхнул златозубым оскалом: «Вах, иди, харроший чилавэк! Вижу, ты не фалшивомонэтчик!..» С тех пор «гранки» не раз выручали меня в критические дни.
Но только не сейчас.
— Еще раз спрашиваю: цель поездки?!
— Писатели мы, — буркнул вожделевший «Старки» Эльф и благоразумно добавил: — Бедные…
Морда цербера приобрела странную конфигурацию:
— Писатели? Все?! — Ага.
— Детективщики?
— Нет. Фантасты.
Цербер просиял. Цербер возликовал. Цербер выгнал сунувшихся было на помощь коллег, заперся с нами в купе и стал подробно интересоваться стандартами «роялти» на десяти тысячах тиража. Также его очень беспокоил пункт 6.5: «При внесении редакторской корректуры более 30% Издательство вправе снизить авторский гонорар на сумму оплаты затрат и работы специалистов, производивших работу по внесению сверхнормативной правки». Мы объяснили, просветили и утешили.
— Как книга называется? — спросил напоследок проницательный Шекель-Рубель. Цербер зарделся:
— Я сперва назвал «Уходи с баркаса». Но главред… Сошлись на «Таможня берет добро».
— Надо будет отловить. А фамилия автора?
— Я под псевдонимом. Будете искать, спрашивайте П. Верещагина.
Через десять минут поезд отчалил к светлому будущему.
— …раки! Вижу раков! Свистят! На горе! Иду брать!
— …с недавних пор определение «депрессивный» по отношению к моим текстам стало меня напрягать…
— …я пишу в очерке: «Начав карьеру с довольно неровных, но неизменно интеллигентных и профессионально написанных романов…» А эта сука правит: «Начав карьеру с неровных, эпигонских романов…» Ну не гад?!
— За хороших людей в нашем лице!
— Владя! Тебе взнос оплатили?
— Не то слово! Заколебали: приезжай да приезжай! Этот звонил… как его? Зам по особым…
Тишина упала на купе. Замер пластиковый стаканчик у рта Эльфа. Петров прикусил зубами рачью клешню. Кончил ныть Шекель-Рубель. Все смотрели на меня. Пристально. Молча. Не моргая. Так смотрят на новичка, вдруг объявившегося на пороге казармы. Так смотрят на игрока, впервые вышедшего на поле в составе сборной. И сквозь хмельную блажь просвечивало нечто усмешливое, холодно-благожелательное, словно ледяная кружка пива с бодуна.
— Кто звонил, Владя?
— Ну, этот… Антип Венецианович, кажется.
— Что сказал?
Кончилась тишина. Сдохла. Луна в окошко: тук-тук. Колеса на стыках: так-так. Бутылки о столик: что-что?
— Да ну вас, козлов! Ничего не сказал. Звал на конвент. Спрашивал, как пишется. Обсудили график допечаток.
— И все?
— Вроде все. А, еще интересовался «Тираном Нозавром». Первой публикацией. Не было ли левых допечаток. И спросил, как мне спится.
Эльф нервно опрокидывает стаканчик. По счастью, не на стол, а в рот. Наклоняется вперед, блеснув стеклами очков:
— Ну и как тебе спится, Снегирь?
В очках Эльфа отражаюсь я. Какой-то чужой я.
Какой-то чужой я. Значительный. Толстый. С буржуйским самодовольством во взоре.
— Хорошо мне спится. Вам бы всем так…