Одинокий и измученный, Бут-Бутан нашел приют в памятной ложбине. Питаясь всякой дрянью, ночуя под открытым небом, тайком проведывая Аю и издали следя за Мозгачом, он все свободное время проводил здесь, где однажды ему явился дух Лучшего-из-Людей. Парень надеялся. Парень верил. И вот он дождался, лучась счастьем, а я смотрел на Куриного Льва, вертя в руках снятую бейсболку, и чувствовал себя самозванцем. Очень скверно я себя чувствовал.
— Ты ведь спасешь? Ты спасешь их?!
Явление всадников застало нас врасплох. Даже Бут-Бутан опоздал нырнуть в заросли. Наверное, доходяга-ночь, чуя наступление рассвета, обмотала тряпками тумана копыта коней. Пятеро конных тугриков пахли едким потом, кожей и влажным металлом, морды лошадей жарко дышали над нами, и лишь Серебряная Гарпия оказалась на высоте. В прямом смысле: сорвавшись с плеча, она взмыла к небу, и картавый вопль огласил ложбину:
— Р-раден! Ср-ри р-р-раден!
Голос приза спешил всадников лучше удара копьем. Седла мигом опустели, четверо солдат упали на одно колено, правым кулаком упершись в землю — поза безусловного подчинения вышестоящему, — а пятый, явно старший, низко поклонился мне:
— Сри раден! Разрешите задать вопрос?
— Э-э-э… — Никогда не обладал я командным голосом. И учиться поздно. — Разрешаю.
Только сейчас вспомнилось, что звание «радена» соответствует гвардейскому сотнику. Сколько раз доказывал на встречах с читателем, что автор не обязан помнить кучу мелочей, им же придуманных, и тем паче не обязан вспоминать их быстро…
— Мы везем сообщение их чародейству, господину Алому Хонгру! Армейский маг еще пребывает в Дангопее? Или мы опоздали?
— Еще… э-э… пребывает. Торопитесь, он может покинуть город в любую минуту.
— Слушаюсь, сри раден!
Бешеным наметом всадники унеслись прочь. У ног моих благоговейно сопел Бут-Бутан: парень только и дожидался исчезновения гонцов, чтобы вывалить на меня уйму обожания. Я слушал его вполуха. В памяти иголкой кололось давнее заявление Эльфа: «Тогда цацку. Срочно. Лучше — две. В оргкомитете рыцари есть?»
Цацка парила в вышине, не спеша возвращаться на плечо. Серебряная Гарпия устала. Иссякла. Надорвалась, желала отдыха. Но мне не требовалось подтверждение Куриного Льва — Влад Снегирь и без чужих свидетельств, странным, тайным нюхом чуял, где пахнет жареным. Спортивный костюм вместо голой задницы. Мундир гвардейского сотника вместо спортивного костюма. Влад Снегирь, рыцарь Ордена Святого Бестселлера. Обладатель цацки.
— Ты поможешь? Ты спасешь?!
Я снова присел на корточки, так и не сумев избавиться от ощущения, что успокаиваю напуганного щенка.
— Почему ты считаешь, будто я в силах спасать? Кто я здесь? Никто, и звать никак.
— Почему ты считаешь, будто я в силах спасать? Кто я здесь? Никто, и звать никак. Дух. Призрак. Посторонний.
Серые глаза Бут-Бутана просияли:
— Нет. Ты Лучший-из-Людей.
Даже рассыпаясь бенгальским фейерверком, я видел его уверенность в сказанном.
XVIII. ЦАЦКИ, ПЕЦКИ И КОНЦЕРТ ДЛЯ ГОБОЯ С оркестром
Вот от кого я месяц лбом об стенку бился, так это от Снегиря. До сих пор тащусь! Это COOL RULEZ! Каждую вещь читаешь и вопишь на полгорода: «ЕЩЕ-е-о-о-о-о!!!…»
Из гостевой книги автора
.. . ты увидишь, ты услышишь… Кыш!
…как веселый барабанщик в руки палочки хреновые берет… За что!!!
…встань пораньше, встань пораньше, встань…
Это не в ушах. Это в дверь.
Попытка встать засчитывается с третьего раза. Штормит. Литераторы, взявшись за фундамент, раскачивают здание. Мне плохо. Мне так плохо, что я согласен на самый наижутчайший бодун, лишь бы избавиться от веселого барабанщика, поселившегося в висках. Тело ватное, кровяные прожилки в глазах плетут алую паутину, клочья тумана повсюду: на спинке кровати, на холодильнике, радиаторе батареи…
— Х-х-х… то?!
— Это я, Петров. Извини, что так рано. Открой, я тихий.
— Хр… хр-ра..? — Я пытаюсь открыть дверь. Если толкать от себя, не получается совсем. А если тянуть на себя, то я упаду. — Скока тайму?
С английским у Петрова хорошо. Все понимает. Возникнув на пороге, смущенно разводит руками:
— Шесть утра. Ты чего такой зеленый? Злоупотребил?
— Н-не. — Кляп мало-помалу уходит из глотки, возмущенно царапаясь. — Может, траванулся? Майор, давай позже…
— Погоди-погоди. — Петров уверенно огибает меня, идет к кровати, лезет под подушку. — А, ясно. Яшка присоветовал?
-Угу.
Барабанщик устраивает в башке истерику. Я почти не слышу Петрова.
— Колеса в аптечке есть? Анальгетики?
— Есть… солпадеин, седалгин…
— Солпадеин годится. Сожри две таблетки. Я подожду.
Принесла его нелегкая! Отоспался бы — глядишь, и барабанщик сдох бы. Вот закинусь колесами — и пошлю майора в тундру. Мало ему вчера Джулиана вломила. Пусть зайдет к рыжей. За добавкой.
— Скоро отпустит, — обнадеживает Петров, когда я вываливаюсь из ванной. Майор устроился в кресле у окна. Хмурый, скучный и виноватый. Первый раз его таким вижу. Даже послать язык не поворачивается. Левое ухо у Петрова вдвое больше правого, рдеет пионерским костром. Хоть прикуривай! Или заново из огнетушителя поливай. Нет, не надо добавки. Пусть так посидит.
— Ты, Влад… Короче, извини за вчерашнее. Зря мы наехали. Как есть зря. А твоя подруга — девка на ять! Круто шевелится…