Настя что-то знает.
Это была не догадка, а внезапно пришедшая уверенность.
— Настя, скажите, что у вас случилось? Я же вижу… Это связано с Владом, да?
Хозяйка дома кивает, поперхнувшись глотком чая.
— Он до сих пор не объявлялся?
— Нет.
— И не звонил?
Короткая, болезненная пауза.
— Нет.
— Лжете, Настя. Вам нельзя лгать, вы не умеете… Боитесь сказать лишнее? Не бойтесь. Я приехала, желая помочь Володе. Ничего не стану обещать, я даже, если честно, не уверена, что вы не сочтете меня сумасшедшей, но одно мне известно наверняка: что сейчас происходит с вашим мужем. Я сама прошла через это в свое время. Вы любите Володю?
— Почему вы…
Настя умолкает. Смягчается, едва возникнув, колючесть взгляда, стерев нерожденные слезы. Проходит минута, другая, прежде чем она отвечает просто и безыскусно:
— Да.
И все-таки, не удержавшись, добавляет:
— Только я не понимаю, почему это интересует вас?
— Интересует, — улыбается королева. — Поэтому давайте так: сперва рассказываете вы, потом — я. Впрочем, если хотите, я могу начать первой.
— Нет-нет, не надо. Влад всегда отзывался о вас… уважительно? Нет, это неправильное слово… Тепло! Да, тепло. Я вижу, он был прав. Вот вы все бросили, приехали…
Было видно, что Насте неловко откровенничать с посторонним человеком, но она просто не в силах сдерживаться и злится на себя за эту слабость.
— …не могу больше! Извелась вся, места не нахожу. А рассказать кому-то — боюсь. Они не велели. Хорошо, что вы приехали. Влад… — Настя глубоко вздыхает, как перед прыжком в воду. Руки ее больше не дрожат. — Его похитили! Они мне позвонили…
Польских слушала, не перебивая. Пусть девочка выговорится. Лишь раз позволила себе отхлебнуть чаю, а к бутерброду даже не притронулась. Жевать, слушая исповедь?! Странный звонок. Зачем им (кому — «им»?!) понадобился вернувшийся с конвента Снегирь? Совершенно дурацкое похищение! «Вопрос жизни и смерти» — надо же, какой пафос! Дешевый детектив. Мелодрама. Обещали вернуть живым-здоровым…
Наконец Анастасия иссякла. Сидела, опустошенная, молча глядя в стол. Рассматривала, будто только сейчас увидев, крупинки сахара-песка, рассыпанные на клеенке — бежевой, в мелкий цветочек.
— Знаете, Настя, я тоже в замешательстве. Глупая история. Безумная, нелепая. Но мне кажется, это связано с процессом Володи…
— С процессом? Каким процессом?! Влад болен, да?!
Слово сказано. Надо продолжать. Если она не лжет, что любит… Вряд ли. Девочка не умеет лгать, королева, ты сама об этом сказала.
— На нашем жаргоне это называется: «выход в тираж». Нет-нет, это совсем не то, о чем вы подумали…
Теперь говорила Польских. Процесс, круги, Орден… Рассказывала, объясняла — и понимала, как выглядит со стороны. Психованная дамочка, рехнувшаяся на почве климакса.
В самом лучшем случае ее рассказ мог вызвать вежливое недоумение. Зря она ввязалась в эту историю. Зря.
— …Сейчас издатель принимает срочные меры, чтобы затормозить процесс. Но если Владимир в ближайшее время не объявится и не подпишет договор или не сдаст книгу в производство… Массовый психоз — самое невинное, во что ситуация может вылиться на четвертом-пятом круге. Дальше будет только хуже.
Королева умолкла, допила остывший чай и в упор посмотрела на Настю. Санитаров сразу вызовешь или как?!
— Знаете, мне в последние дни… — Настя играла краем клеенки, отказываясь встретиться с Польских взглядами. — Снится. Что-то. Часто. А вспомнить потом ничего не могу. Внутри ноет: вспомни! важно! Нет, никак. Стена. Хоть голову разбей.
— Это конец третьего круга. Скоро, проснувшись, вы будете все помнить.
Королева вздрогнула. Помнить! Когда хотелось бы забыть…
Увы.
— Не бойтесь, Тамара. Я сейчас за соломинку хватаюсь. Предложат в НЛО к Сириусу слетать — займу денег, куплю билет и полечу. Лишь бы Влад вернулся. Вы мне другое скажите: вы из-за него приехали? Или только из-за «процесса»?
— Только? Настенька, вы намного моложе меня… Впрочем, это не аргумент. Кто вы по образованию?
— Я? Филолог. Это имеет какое-то значение?
— Нет. Значит, филолог. Один мой знакомый называл таких «логофилами». Вы улыбнулись? Напрасно, вряд ли он вкладывал в это определение юмор. Вы не рыцарь Ордена Святого Бестселлера, но это тоже не аргумент. Знаете, самое тяжелое — отнюдь не работа над новым текстом, а ожидание начала процесса, которое всегда стоит у тебя за спиной, заглядывая через плечо. Многоликий идол, тысячеглазый Аргус с серпом за пазухой.
— Вы путаете, Тамара. Это Гермес был с серпом. Отрубив им голову Аргусу-Многоглазу.
— Я знаю, Настя. Вы все правильно говорите. А я все правильно — знаю. Потому что этот Многоглаз с серпом стоял за спиной у меня. Вчитывался, размышлял, погружался, чтоб однажды вынырнуть, вцепиться, утащить и полоснуть. Чувствуете, как я заговорила? Существительные и глаголы. Кости и мышцы. Никакой косметики прилагательных, пудры наречий, обилия родинок-местоимений… Кости и мышцы. Так труднее соблазнять, но легче драться. Так легче ждать удара…
Продолжая рассказывать, королева ощутила укол болезненного удовольствия. Пьяница в завязке вслух вспоминает былые подвиги: где, когда, сколько, с кем и подо что. На языке тает хмельной отзвук памяти. Или иначе: пожилой интеллигент в очках и шляпе, с подагрой и радикулитом, вспоминает сладкий месяц юности, когда он, прыщавый щенок-восьмиклассник, презрев увещевания бабушки и слезные мольбы родителей, записался на дзюдо. Месяц «мужчинства». Пота, ушибов, насмешек — и счастья. Не забыть никогда.