— Какой козел?.. — мрачно спросил отставной майор. После чего увидел меня, и во взгляде Петрова ясно отразилось: «А-а… вот какой…»
— Сри минангкаб! С тщанием вылизывая колесницу господина, имею возвестить, в недомыслии расстилаясь…
— Короче, наружу вывернутый!
— Здесь новый! Жирный…
— Тоже лазутчик? — Столбенея и беленясь, умишком скорбным не в силах постичь..,
— Короче! Загрызу!
Чмокнуло сбоку. Чавкнуло поодаль. Всхлипнуло ближе к его превосходительству. Булькнуло у костров дозорных, хлопнуло за спиной солдата. Ложбина стала напоминать финскую баню: нагишом, хихикая, вопя, тряся телесами и визжа от прохлады, вокруг начали возникать старые знакомые. Требовал немедленно добавить Распашонка. Эльф искал Петрова, алкая мести. Обживал укромный кустик страдалец Шекель-Рубель. Славка Неклюев тащил за руку спокойную, как крокодил, Березку, — Лидка, идол фэнтези-феминисток, в костюме Евы оказалась вполне съедобной! — чего-то требуя от Петрова. Майор отгавкивался.
— Снегирь, паскуда! — донеслось до меня. — Его работа!
— Какой круг?!
— Похоже, третий! Я думал, он с Гобоем договор подмахнул…
— Дрянь текст, — равнодушно заметила Березка, ловя мой восхищенный взгляд и поворачиваясь спиной для лучшего обзора. — Проходняк. Снегирь, ты в тираж вышел?
Ответить я не успел. От костров к нам бежали солдаты, размахивая оружием, сри минангкаб гнусаво блажил: «Взять этих! Которые!..», а ближайший вояка, тот самый велеречивый придурок, с перепугу ткнул в Березку копьем. Фыркнув, Лидка увернулась с прытью, несообразной для дамочки средних лет, образ жизни сидячий, любимый вид спорта — ориентирование по запаху.
Второй раз ударить вояке помешали: Петров, отодвинув копье, пнул Лидкиного обидчика в «роковое место». После чего набрал полную грудь воздуха.
— Мочи ментов! — огласил ложбину рык майора Сидорова, столь памятный младым уркам Куряжской колонии, славнейшей меж пенитенциарными учреждениями страны. Правда, в Куряже майор-воспитатель вряд ли призывал к таким противоправным действиям.
— Мочи!
— Душу выну!
— Сри минангкаб! Их много!..
— Сыны Тугрии! Плечом к…
— Их очень много!
— Мочи!
Чмокало.
Чавкало. Булькало. Человек тридцать критиков, литераторов, фэнов, редакторов, художников-иллюстраторов и прочих воинственно настроенных полиграфистов сцепились с передовым дозором тугриков. Голые черти, неуменье искупавшие задором, а страх — убежденностью, что во сне ничего плохого случиться не может, они кидались на копья, сбивая врага с ног, колотя головой о камни, упоенно вгрызаясь в шеи и конечности. Танком пер майор Петров, животом прикрывая осатаневшую Березку, Неклюев являл миру чудеса жизнеспособности, забывший о поносе Шекель-Рубель вселял страх. Юркий Эльф вертелся в гуще событий, ужасный в пламенеющих очках, и даже я, поддавшись общему азарту, сунул кому-то в челюсть. Кажется, Петрову, но он не заметил. Дважды, сталкиваясь в суматохе с Лидкой, я слышал, как она язвительно бросала: «Творила!» Думаю, в данном контексте это было именем существительным и именовало совершенно конкретное существо. Но я не обижался, тем более что в хриплом голосе Березки крылся даже слабый намек на уважение. Битва кипела забытым на огне чайником, друзья-коллеги, погибшие от копий, вспыхивали бенгальскими огнями, расплескивая туман, искры катились по траве, трепетали в воздухе, «сыны Тугрии» пятились, взывая к Лобастой Форели, а вокруг чмокало, булькало, чавкало…
— Мужики! Лидку… эти гады Березку… Мочи!
— Мочи-и-и-и-и!!!
Ко мне прорвался Бут-Бутан. Лицо Куриного Льва пылало вдохновеньем пророка:
— Бей! Бей их! Макай! — Слегка перепутав боевой клич, малыш захлебывался восторгом. — Я знаю! Знаю, кто ты! Ты — Лучший-из-Людей! Его дух! Я… мы будем такими, как ты! Тобой! Целым! Мы… Аю, гордись, — он упал на тебя!..
Красный от смущения и куража, я смотрел вослед бегущим тугрикам.
Чуя приход «пшика».
XII. ОТКРЫТИЕ, ПЛАВНО ПЕРЕХОДЯЩЕЕ В БАР И БРЕД
Прочь интеллектуальные эксперименты, прочь нытье и копание в душах! Они серьезные ребята, не уважающие дилетантизм. Они пришли с кованым железом в руках, черными поясами, университетскими дипломами и уверенностью в том, что прекрасно знают историю. Хорошим тоном считается с презрением относиться к собственной продукции и посмеиваться над массовым читателем.
Новые времена — новые игры.
Из статьи в «Литературном клозете», №6, стр. 12
У дверей конференц-зала меня поджидал Петров, грандиозней Колизея и душевней утопления комдива Чапаева. Екнуло сердце: похоже, будь его воля и найдись в пансионате карцер…
— Ты чего творишь, пернатый? Охренел?!
— А чего я творю?
— Горбатого лепишь?! Ладно, пошли в зал. После открытия забиваем стрелку здесь, у входа. И не вздумай слинять! Понял?!
Вот это «понял» меня достало.
— Слушай, у тебя бодун, да?! Злой как собака, на людей бросаешься…
— Добро б на людей. А то на всяких страусов…
Последняя реплика прозвучала чуть более миролюбиво. Ничего, пока открытие, туда-сюда — перебесится.
Начало традиционно затягивалось. По рядам гуляли бутылки пива и фляги с коньяком; стайка «молодых писателей», сверкая лысинами, лениво бродила по залу; время от времени недорезанным поросенком визжал микрофон, сопротивляясь насилию звукооператора. Наконец на сцене объявился оргкомитет во главе с Робертом Саркисовым: все в костюмах, при галстуках, один лишь Робби — в цветастой гавайке навыпуск и джинсах. Молодцом! Прямо сердце радуется.
Наконец на сцене объявился оргкомитет во главе с Робертом Саркисовым: все в костюмах, при галстуках, один лишь Робби — в цветастой гавайке навыпуск и джинсах. Молодцом! Прямо сердце радуется.
— Мы приветствуем собравшихся на нашем конвенте… — завел он нудятину, глядя в мятую бумажку, — …рады, что… надеемся на… задать всем присутствующим один вопрос…