— Какую планку?
— Тебе что, Архипушка ни фига не рассказал? — Эльф вытаращился на меня сквозь очки, сразу сделавшись похож на осьминога в аквариуме.
— Какой Архипушка? Антип Венецианович?
— Да врет он, Шаляпин! Тип Антип… Архип он, понял! Архип Васильич. Так он тебе не?..
— Чего — не?
— Ладно, проехали! Значит, еще скажет. Ну, тогда за…
— За фантастику! — напротив плюхается знаменитый фэн Распашонка, дружбан и собутыльник всего прогрессивного человечества, мигом наполняя свой стакан дармовой текилой. Мы с Эльфом едва успеваем поддержать инициативу. Хорошо пошла — за фантастику! Экий, однако, темп взяли…
— Слышь, Снегирь, мы тут…
Дальнейший монолог Эльфа тонет в музыкальном армагеддоне.
Развожу руками: не слышу, мол.
— Туда бы гранату кинуть! — вопит Эльф, с трудом перекрывая какофонию.
— Ура! Гранату! — Подогретый Распашонка лезет за пазуху и извлекает картонный цилиндр, сплошь в аляповатых иероглифах. Из торца цилиндра зловеще торчит кусок бикфордова шнура.
Очки Эльфа опасно загораются:
— Распашонка! Отец родной!
— Эльф, прекрати! Пожар устроишь!
— Не устрою!
— Обожжешь народ!
— Не обожгу! Я уже такую запук… запус-с-скал!
— Нас повяжут! Смотри, менты вошли!
— Нас не повяжут! Нас не догонят! За нашу бывшую Родину! Мэйнстрим must die! Слава киберпанку!
На последнем выкрике Эльфу наконец удается попасть отобранной у Распашонки сигаретой в кончик «бикфорда». Шнур вспыхивает, искря; Эльф привстает из-за стола («Велика Россия, а отступать некуда!..»), картинно размахивается… Вспышка. Фонтан сиреневого пламени. Вся стойка в дыму. Треск, грохот, по залу скачут палые августовские звезды. Отчаянный визг женщин. И — нестройное пьяное «ура!» отовсюду. Наш народ непобедим! Хоть атомную боеголовку в баре взорви: выживут, возрадуются и выпьют по поводу!
…Тишина. Трещат по углам, догорая, остатки заряда. Туман порохового дыма красит бар синькой. Не сразу до меня доходит: Эльф добился своего, укротив музыку. За что и страдает: трое в форме крутят ему руки, тычут мордой в стол, прямо в недопитую рюмку.
— Козлы! Пустите!
— Сопротивление при задержании!
— Да вы знаете, кто я?! Я гений словесности! У меня соавтор — мент! Полковник!
Врет, гений. Частично. Петров, который Сидоров, действительно мент. Но — майор. В Куряжской колонии малолеток строил.
— Он вас всех!.. С дерьмом!.. По стойке «смирно»! Отпустили! Быстро!
— Хулиганство в общественном месте… — А-а-а! Больно же! Козлы! Сатрапы!..
— …в нетрезвом виде. Нарушение правил противопожарной безопасности. И оскорбление при исполнении. Будем составлять протокол.
Черт, кажется, Эльф влип серьезно. Надо выручать.
— Старшой, давай без протокола? Никто не пострадал, имущество цело. С барменом мы сами договоримся. А его соавтор на самом деле ваш коллега.
Старший сержант подозрительно оборачивается: это еще, мол, что за птица?
Распашонка, друг ситный, спешит на подмогу:
— Точно! Ихний соавтор — майар… тьфу, майор. Вы ему пенделя дайте и отпустите, он больше не будет. Давайте лучше выпьем! За нашу родную милицию!
— Где ваш соавтор?
На протоколе сержант больше не настаивает. Полдела сделано.
— В номере. Да пустите же! Больно!
Сержант делает знак. Двое держащих Эльфа слегка ослабляют хватку.
— В каком номере?
— В восемьсот четырнадцатом. — Хорошо. Пошли разбираться.
Эльфа поднимают на ноги, я сую бармену «отступного» (хвала Гобою!), ушлый Распашонка прихватывает со стола текилу, не забыв и свой стакан (только сейчас замечаю, что стакан с подстаканником; небось в поезде спер!) и мы движемся к лифту.
Пятый этаж. Шестой.
Восьмой.
Ключ в руках гения никак не хочет попадать в замочную скважину. Менты скептически наблюдают за мучениями дебошира, и я вынужден прийти на помощь. Да, хоромы не царские. Обычный двухместный номер. На полу — батарея пустых бутылок из-под пива, в пепельнице — окурки. На кровати в углу дрыхнет майор Петров. Успев набраться до подвигов соавтора.
— Петров, спасай! — блажит Эльф. — Меня повязали! Дело шьют! Скажи им… Да проснись же, зараза!
С трудом открыв правый глаз, Петров пытается сфокусировать зрение. Люди в форме… любимый соавтор… свидетели…
— Попался, сука! — удовлетворенно констатирует бывший майор и переворачивается на другой бок.
Эльф воет, Петров спит, а мы с Распашонкой давимся в углу от смеха. Глядя на наш балаган, сержант хрюкает, закусывает губу и долго молчит, синея. Потом обреченно машет рукой: «Что с них возьмешь, с писателей» — и наряд покидает номер.
Тогда мы начинаем ржать в голос. Петров вновь открывает один глаз, на этот раз левый. Тяжелый, похмельный взгляд упирается мне в живот.
— И ты попался, сука, — трезво говорит он. — П-понял?
Киваю. Дескать, понял.
Текилу мы допили прямо здесь. При участии Петрова, молчаливого и скучного.
— Повезло Эльфу, — хвастался Распашонка. — Это я их… Если б не я…
Позже был обед, и за обедом мы добавили.
А ближе к четырем я доплелся до своего 241-го и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Надо поспать. Надо. До открытия еще далеко…
X. ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ «ИЖЕ С НИМИ»
И в моем дому завелось такое…
М. Цветаева
Вначале было Слово.
А тираж явился позже.
Но — до Гуттенберга.
Ведь лозунг размножаться и плодиться