— Ы-ы-ы, Володя… — сипло поздоровался Горец, с тоской взирая на новенький кодовый замок. Плети дикого винограда, черные и сухие зимой, свисали с балконов, их вид погружал душу в пучину меланхолии. Ощутив приступ милосердия, я ткнул в нужные цифирки. Замок ответил за распальцовку, щелкнув затвором трехлинейки.
Люмпен-приятели мигом просочились следом, в теплое нутро подъезда.
— Мы тово… погреться. Зябко там, Володя. Мы ж, значит, культурно. Если чево, и налить можем…
Интересное предложение. А что? С кем вы, мастера культуры? Надо быть ближе к народу. Сесть на грязную ступеньку, тяпнуть из горла «ряженки», занюхать хлебцем из мусорки. Красота!
— Спешу, Горец. В другой раз.
— А… ну, спеши, быстрей жизнь минет…
Хрен с ними. Пусть греются. Лишь бы в подъезде не гадили. Хотя нет, Горец — аккуратист. Блевать непременно во двор уползал, в любом состоянии.
Запирая за собой дверь квартиры, слышу умиротворенно-риторическое:
— Стаканы взял?
— Обижаешь! Эти… одноразы…
А я, наивный, — «из горла»! Аристократический нынче бомж пошел. Рост благосостояния масс. Бокал «Губернаторской», ломтик сосиски, полуденная сиеста в гранд-подъезде… Аж завидки берут. Лечь, что ли, самому? Придавить часок-другой? Подскочил сегодня ни свет ни заря, от зевоты в такси чуть челюсть не вывихнул…
Разумеется, телефон сразу откликнулся на эту идею гнусным мявом.
Лечь, что ли, самому? Придавить часок-другой? Подскочил сегодня ни свет ни заря, от зевоты в такси чуть челюсть не вывихнул…
Разумеется, телефон сразу откликнулся на эту идею гнусным мявом. Словно на шнур ему, гаду, наступили. Межгород, однако.
— Алло!
— Владимир Сергеевич?
— Да, я слушаю.
— Здравствуйте, дорогой! Это вас беспокоят из «Аксель-Принт». Заместитель главного редактора по особым вопросам.
Судорожно пытаюсь вспомнить, как зовут моего собеседника. Я-то в издательстве большей частью с завредом по фантастике общаюсь. Нормальный парень, мы с ним давно на «ты», безо всяких «Сергеевичей».
— Здрасьте… Простите, не помню… — Он словно чует мои судороги:
— Зовите меня просто: Антип Венецианович! Вы слышите?
— Слышу, конечно!
— Владимир Сергеевич, дорогой, вы на «МакроНомиКон» собираетесь?
— Да, конечно. Я вам утром ответ по Интернету послал.
— Ну, сами знаете: почта — дело ненадежное! Я хотел лично убедиться…
Откуда такое внимание к моей скромной персоне?
Премию решили на конвенте вручить? Ага, Нобелевскую! Раскатал губы!
— Знаете, нам нужно будет подписать бумаги. Ведомости по январским выплатам, контракты на допечатки… Дорогой мой, вы в курсе, что доптираж «Имперцев» стоит концом марта?
Далось ему это — «дорогой»! Пусть я и впрямь недешевый, но так вот грубо намекать, в лоб…
— Да, в курсе. Спасибо, Антип.,. э-э-э… Венецианович.
— Чудненько! Вот и оформим на «МакроНомиКоне». Так вы точно будете?
Банный ты лист, зам по особым!
— Точно! Уже билеты купил.
— Я и говорю: чудненько! А как ваш новый роман продвигается?
— Нормально.
— Ни дня без строчки?
— Ага… Ни дня.
— Весной закончите? Хотя бы к маю месяцу?! Тут читатели весь сайт письмами завалили. Торопят. И дилеры боятся в летний спад угодить. А так мы сентябрем и тиснем, на подъемчике! Значит, май? Или апрель?
— Ну-у… не знаю. Боюсь загадывать.
— Может, имеет смысл заключить авансовый договор?
— Не имеет. Понимаете, Антип Венецианович…
— Да-да, я понимаю!
Понимаешь — тогда зачем спрашиваешь? Не шибко я принципиален меж собратьев по перу (верней, по клавиатуре), но бумаг на будущие тексты не подписываю. Обжегся однажды. На заре карьеры подмахнул договорчик на только-только начатый романец. Очень уж по читателю тосковал. И бабок срубить хотелось. Срубил, мать его за подол: текст уперся рогом, забуксовал, сроки поджимали, издатель торопил, — я в итоге финал кукишем скрутил, а книга в свет так и не вышла: издательство обанкротилось. С тех пор зарекся. Между прочим, в «Аксель-Принте» о моем суеверии прекрасно известно. Или он надеется, что все-таки передумаю?
— Да, еще одно дельце. Помните, у вас в девяносто первом выходила повесть в сборнике «Тиран Нозавр»?
— Помню.
— Первая серьезная публикация?
— Дебют.
— Какой там был тираж, не подскажете?
— Сейчас.
Иду к полке, извлекаю пухлый томик. Клыкастый рептилоид ехидно скалится с обложки: «Гюльчатай, открой личико!», холст, масло. Сливочное.
Лезу в выходные данные.
— Первый завод — 55 000.
— А второго не было?
— Насколько я знаю, нет. Издатель потом на ужасы с «Икс-ножками» переключился.
— Ясно. — Зам по особым излучает оптимизм. Бодрый бас плещет в трубке, обдавая ухо брызгами. — А как жизнь? Ну, вообще?
— Вообще? Ноу проблемз! — Бас набирает обертоны:
— Депрессия, бессонница? Кошмары?! Уп-с! Что за гнусные намеки?!
— Жизнь прекрасна и удивительна. — Я беру мощную, качаловскую паузу. Насладившись, добавляю: — Удивительной жизнь становится в тот миг, когда перестает быть прекрасной. Короче, мне пока удивляться нечему. А роман пришлю по сети, как закончу.
— Рад, дорогой вы мой человечище! Душевно рад! А то, знаете, писатели — народ тонкий, нервный… Увидимся на конвенте. Всех благ!
— До свидания.
Оригинальный разговор. Ну и тип этот Антип! Впору срочно завести дневник и записать гусиным пером: «Звонили из издательства. Хотели странного». Хотя в нашей стране победившего сюрреализма и не такое случается! Не забыть бы вещи в дорогу собрать: в среду — поезд.