Ни отец, ни сын так и не посвятили ее в то, чем могли закончиться те прогулки. Олег попросту не ходил в школу, спутавшись с компанией бездельников. Но пусть мать спит спокойно. Борис Дмитриевич больше не напоминал о бывших друзьях Олега, веря, что сын все осознал. И действительно, теперь Олег ударился в учебу, правда, тоже с перехлестом. Все время сидел дома за книгой или перед экраном компьютера. Чтобы хотя бы немного изменить образ жизни сына, мать уговорила Бориса Дмитриевича взять его с собой на конференцию. Тем более что сама она поехать не могла, а упустить возможность выбраться на время из экстремального Петербурга было бы жаль.
Правда, Олег немного скучал. Он не посещал рабочие группы: его нисколько не интересовали ни «Постмодернизм и современная журналистика», ни «Неоклассика», ни даже «Технический прогресс и искусство», как и все остальные темы. В первый день он исследовал территорию пансионата и пляж, второй день ушел на осмотр города, в действительности вряд ли оправдывавшего это понятие. Деревня-деревней, только курортная и эстонская. Дня на нее многовато, хватило бы и двух часов, даже если тщательно изучать все достопримечательности.
Затем делать стало решительно нечего. Хорошо еще, что Олег взял с собой книги и учебники (несмотря на протесты мамы), а потому сидел на балконе их с отцом двухкомнатного номера и ломал голову над нестандартными задачами.
В последний день конференции организовали экскурсии в Нарву и Лэхсемяэский национальный парк. Олег, как истый горожанин, предпочел Нарву, а Борис Дмитриевич, которого волновали вопросы экологии, решил посмотреть парк. Сначала он хотел уговорить сына присоединиться к нему, но вовремя вспомнил, что Олег уже не ребенок и может сам выбрать программу развлечений. Да и Агния с мужем также со—брались в Нарву.
Автобус, шедший в национальный парк, был заполнен до отказа — большинство зарубежных гостей интересовалось природой. Поэтому никто не стал возражать, когда Агния подошла к автобусу с собакой на руках — места было достаточно, да и Гера привыкла ездить в машинах и особого беспокойства доставить была не должна.
Сначала все шло не так уж плохо. Дама-экскурсовод долго и немного нудно объясняла, что Нарва-Йисуу — излюбленный курорт жителей независимой Эстонии. Она говорила по-русски, поскольку официальными языками конференции были объявлены английский и русский и большая половина участников свободно владели русским. Кстати, не только журналисты из Эстонии, Латвии и Литвы, не говоря уже о Белоруссии, по-русски говорили также несколько шведов, почти все финны и два норвежца.
Дама говорила с характерным эстонским акцентом, но Олегу не поэтому хотелось выключить громкоговоритель, который как назло (почему всегда что-нибудь да портит удовольствие!) находился над головой. Из-за назойливого голоса невозможно было не обращать внимания на то, что говорила экскурсовод.
— Фо фременна правленийаа русских эти прекрасный сданиийа пыыли оттаны советской паартокраатии.
Нечто в этом роде повторялось около каждого санатория и пансионата. Первым не выдержал Глеб Пуришкевич.
— Извините, пожалуйста, — сказал он, — но, по-моему, вы допускаете ошибку. Это было правление коммунистической партии, и, поверьте мне, русский народ страдал не меньше других. Если бы это было правление русских, они наверное пользовались бы особыми льготами, но ничего подобного нет и не было.
Это было правление коммунистической партии, и, поверьте мне, русский народ страдал не меньше других. Если бы это было правление русских, они наверное пользовались бы особыми льготами, но ничего подобного нет и не было.
Дама поджала губы, но ничего не сказала, видимо, усмотрев в лице Глеба поборника коммунистов. Однако «правление русских» она перестала поминать по любому поводу. Она медленно и громко разъясняла значение природы в жизни человека и весьма обстоятельно — и еще громче — рассказывала о мерах, которые правительство независимой Эстонии принимает для восстановления экологии, варварски нарушенной. Кем именно, она не упоминала, но было понятно и так. Олег попробовал все-таки отключить динамик, но бесполезно. От многократно усиленного теткиного голоса начала болеть голова. Он попробовал было отрешиться от него, вспомнив условие задачи, над которой бился вчера, но не получалось.
Похоже, не он один страдал в экскурсионном автобусе. Все чаще и чаще подавала голос беленькая Гера, сидевшая на коленях Агнии Самариной. Такое поведение собаки было совершенно неожиданным, обычно в транспорте она спокойно спала и в тявканье также особо замечена не была. Но тут в собаку словно вселилась душа какого-то пакостного пса. Она стала рваться из рук хозяйки, а потом визгливо залаяла высоким собачьим «сопрано», совершенно непереносимым для ушей, особенно в автобусе.
Дама-экскурсовод громогласно сделала замечание тем, кто в нарушение всяких норм поведения берет с собой истеричных собак.
— Пескультуурье! — воскликнула она, стараясь заглушить Герино тявканье. Хор вышел таким, что у Олега заныли барабанные перепенки. — И вы еще теелать замеечаний! — Это уже был удар по Глебу, недавно выступавшему против русского господства — мужу, а значит, совладельцу некультурного животного, мешавшего проводить экскурсию.