Утыкаюсь лицом в рубашку и замираю.
Тепло, солнечно, птички поют. Таймер на нуле. Хорошо… И чего я боялась?
Глупая. Вот ведь глупая.
ГЛАВА 27
Мужик из домика встретил нас отвисшей челюстью и стеклянными глазами. Он явно не верил, что мы вернемся живыми. Нас приняли, накормили, напоили и даже спросили: «А че было-то?»
Рассказывал, как всегда, Иревиль. Долго и в красках, я даже заслушалась, несмотря на пережитый ужас и все еще не до конца зажившие раны.
Гриф всю дорогу назад молчал, но мне идти не дал и донес до дома на руках, как истинный рыцарь. Вот и сейчас сидит за столом и смотрит в окно, о чем-то размышляя. Феофан мне сказал, что меня словно всосало в стену. Очень быстро — никто не успел ничего сделать. А когда Гриф стену разбил — за ней оказалась какая-то темная каморка, к тому же пустая. Потом они до утра бегали по замку, разыскивая меня. Сначала по подземельям, потом по этажам. В итоге нашли меня снова в холле, под утро — всю в крови, в зеленой слизи, с кошмарными ранами и невменяемым лицом. Причем я еще и улыбалась, что добило всех. И вот теперь Гриф сидит за столом и о чем-то задумчиво размышляет. А Иревиль рассказывает хозяину домика и Феофану о жуткой ночи в замке-призраке и своих личных скромных подвигах во благо мира и света. У Фефа с хозяином глаза — по пятаку. Тоже слушаю захватывающий рассказ:
— …а он не отстает. Ну там челюсти, горящие в темноте глаза, жуткий запах и визг — все как положено. Как есть сожрет, думаю. Но не растерялся, взмыл под потолок и притаился! Жду.
Ползает оно, значит, внизу — полуразложившееся и все в грязи — только из могилы. А я «подарочек» готовлю, эдак вольт на пятьсот. Ну, думаю, сейчас ты у меня получишь, зар-р-раза. И…
Пьет морс. Слушатели завороженно смотрят, ожидая продолжения, мужик, по-моему, даже не дышит, принимая все за чистую монету. Рёва вытер рот, отставил в сторону кружку и продолжил:
— И тут оно прыгнуло! Сверкнуло чем-то и прыгнуло. Я аж растерялся. А оно — уже рядом! Оскалило зубищи, дышит в лицо смрадом. Ну я молнией и засветил… — Довольная усмешка, гордый взгляд. Восхищение в глазах хозяина и неодобрение — у Феофана. — А как визжало, как визжало-то… жуть. Но я улетел — не стал дослушивать. А тут и рассвело как раз. И Бура выползает, — в меня ткнули пальцем. Смущенно улыбаюсь. — Кричит: «Помоги, Рёва, помираю!» Ну… я и полетел — разгромил каких-то там монстров. Мелкие были, не мне чета.
Клопы, что ли?
— Ну и… спас, — гордо. — А как же.
Вздох Феофана. Улыбка мужика.
— Да-а… а только третью ночь вам там все равно не продержаться. Она — самая страшная, так что… хотя раньше и одной-то никто не выдерживал: или уходили, или и вовсе не возвращались. Но вторая… вы — первые выжившие.
— И мы тоже возвращаемся домой.
Смотрим на Грифа. Он встает и, в свою очередь, смотрит на меня.
— Ты туда не вернешься. Обещаю.
Эм…
— Правильно, — кивает Феофан, — Бура снова стала самой собой, а деньги в этой жизни не главное.
— Струсили, — Рёва.
На лице — усмешка бывалого война, смотрит из-нод челки, положив руку на сгиб колена.
Хорошенький. Но я не о том.
— Но осталась всего одна ночь. — Это я такое сказала? Пристрелите меня, у меня в голове явно что-то замкнуло.
— Неважно.
— Нет. — И счего такое упрямство? Еще два часа назад я думала точно так же.
— Не спорь, — спокойно.
И он пошел к кровати. После чего лег, заведя руки за голову, и закрыл глаза.
Подхожу и ложусь рядом. Мне тоже хочется спать. Но… он неправ! Я… я просто не хочу, чтобы думали, что я струсила. И потом… чего он командует? Уступлю сейчас — всю жизнь буду уступать и спрашивать его мнение.
Ну уж нет. Фигу…
С этими мыслями я и заснула, прижавшись к его боку и чувствуя, как за плечи обняли рукой и прижали теснее, даря чувство защищенности и покоя.
А на столе остались два духа, снова препирающихся между собой:
— Ты мне проспорил.
— И ничего не проспорил.
— Феф, она нашлась к утру, а ты утверждал, что мы ее не найдем.
— Если не поторопимся. И вообще это была истерика.
— Но ведь проспорил?
— И ничего не проспо…
— Феофан, — тихо, но грозно.
Молчание.
— Ладно, — угрюмо. — И чего?
— Гм… усыпи Грифа на сутки.
— ?!!
— Если Иля выдержит еще одну ночь, то очистит замок от зла и… все будет хорошо! Тебе — плюс, да и ей — больше сил и человечности.
— Я не буду…
— Феф, не будь ребенком.
— Я не буду…
— Феф, не будь ребенком. К тому же я кое-что придумал.
— Нет.
— Вот. Смотри!
— Чего это? — подозрительно.
— Попробуй меня ударить.
— Вокруг тебя какая-то пленочка…
— Знаю. Ударь.
— Нет, извини, но я…
— Да это суперзащита! Ударь, и увидишь, что я неуязвим.
— А зачем?
Рычание, тихая ругань, возмущенное сопение анрела.
— Бей!!!
— Хм… ну если неуязвим.
Вопли, грохот разбитой чашки, стон…
— Ну блин, Фефа-а…
— Очень больно? — испуганно. Но ты же говорил…
— Я просил ударить, а не перекрестить! — с надрывом.
— Уй… хвост, — трагично.
— Где?
— Да уже не там! И… и правый рог. Ну Фефа…
— Так. Спокойно. Я все понял. Сейчас ударю по-настоящему.
Тяжелое дыхание, неприличные слова, угрюмое:
— Давай. Тихий звон.
— Гм… это чего было?
— Пощечина, — искренне и слегка удивленно.