Что ж, надеюсь, что ты жив, кузнец Игорь. Твои руки могут быть очень кстати. А пока очень кстати то, что на ножнах имелся небольшой кармашек с бруском для правки клинка. Что-то мне подсказывало: точить шашку мне придется не раз.
Я прицепил оружие к поясу из львиного хвоста и почувствовал себя настоящим богатырем, которому не то что какие-то Маххаим — сам черт не страшен.
* * *
Так мы и заявились в поселок: впереди я, с шашкой на поясе, сумкой, полной денежной чешуи, в «форменном» плаще Маххаим на плечах. За мной, почетным эскортом — Боцман с братвой, увешанной награбленным так, что еле ноги передвигали. Это было не все добро: большую часть мы схоронили в джунглях.
Мужичок-«таможенник», едва нас увидев, дал деру.
— Должок за ним, — пояснил Боцман с плотоядной ухмылкой.
— Догнать? — предложил один из «десятиногов».
— Ну его, — шевельнул могучим плечом атаман.
— Ну его, — шевельнул могучим плечом атаман. — День сегодня и так хороший.
На меня косились. Не очень благожелательно. Но явной враждебности не проявляли. Зато Боцмана в поселке знал чуть ли не каждый. Встречные-поперечные меня подчеркнуто не замечали, а вот его приветствовали: одни — подобострастно, другие — вполне дружески.
— Надо бы покушать, — предложил Боцман. — Где предпочитаешь?
— На твой выбор, — ответил я, и мы жизнерадостно влились в просторный двор в самом центре поселка. Домик во дворе тоже был немаленький. По здешним масштабам — настоящие хоромы. Нас (вернее, «десятиногов», меня по-прежнему сторонились) сразу окружила толпа местных обитателей. Вернее, обитательниц. «Десятиноги» покидали поклажу и принялись радостно тискать девок, а мы с Боцманом проследовали в хижину, где нас встретил костлявый дедок лет семидесяти в обрамлении мордастых бородатых домочадцев. Сыновей и внуков, надо полагать.
— А-а-а! — ехидно проскрипел дедок. — Могучий Гау пожаловал. Подарочки привез?
— Успеется, — Боцман протянул дедку лапищи, и тот их торжественно пожал. Аналогичный ритуал был проведен еще с двумя бородачами. Остальных Боцман проигнорировал. — Этот старый крокодил — мой некровный дед, — сообщил он мне. — Зовут его: Тугой Мешок, потому что жаден — хуже меня, но стряпня у него в доме неплохая. И внучки — шустрые. Я уже семерых обрюхатил. Теперь небось новые подросли.
— Подросли, подросли, — заверил некровный дед и уставился на меня. — А ты, чужой, как зовешься?
— Ты, дед, слова выбирай, — прежде чем я успел что-то сказать, заявил Боцман. — Это старший мой. А зовут его Господин Ужаса.
— Ишь ты! — Не сказал бы, что дед особо испугался. — Этих, что ли, прислужник? — Дед мотнул головой в сторону реки. Вернее, туда, где украшал пейзаж опустошенный городок Маххаим. — То-то одежка на тебе…
Я жестом остановил Боцмана, намеревавшегося пояснить, кто чей прислужник. Мне лишней славы не надо. Всему свое время.
Говорков появился, когда пир, вернее, попойка была в самом разгаре. Присел со мной рядом (на него не обратили внимания: народу во дворе было уже человек пятьдесят — полпоселка собралось), сообщил, что все благополучно. Девушек он пристроил в дом к своему бывшему хозяину. Пояснил: тот — человек честный и рабовладельцем себя проявил вполне гуманным. Кроме того, у него имелись неплохие связи (родственные) со странствующими торговцами, так что в случае чего женщин могли доставить куда понадобится. За вознаграждение, естественно.
— Судя по твоей беспечности, с Маххаим ты разобрался, — предположил Говорков.
— Угадал, — я сунул учителю в руку завернутую в листья порцию местного шашлыка. — Угощайся.
— С удовольствием. Можно вопрос: как ты-то здесь оказался?
— Вот тот громила привел, — я кивнул в сторону Боцмана. — Знаешь его?
Говорков мотнул головой.
— Вот его знаю, — он показал на «некровного дедушку», который, восседая на чем-то вроде табурета, «дирижировал» пиршеством. — Богач местный. Очень авторитетная персона. Очень. Видел даже разок, на рынке, как он с Маххаим разговаривал.
Вполне уверенно. А вот мой бабай о нем — с опаской. Я с полунамеков могу предположить, что прошлое у старикана разбойничье. Но мясо — отменное, — признал Говорков, работая челюстями. — Умеют здесь пользоваться маринадом. Еще бы вина хорошего… Или пива.
— Забудь, — посоветовал я. — Здешние земледелия не знают.
— Мы знали, — вздохнул бывший учитель. — Только-только подходящие культуры подобрали… Еще годика два — и был бы у нас злак не хуже ржи. Эх, сейчас бы хлебушка черного кусочек…
Печальные мечты, однако, не мешали Михал Михалычу потреблять и мясо, и охаянную пальмовую бражку.
— Я с девушками нашими поговорил, — сказал он погодя. — О жизни их у Маххаим…
— И?..
— Да ничего. При Маххаим они — с самого дня нападения. Почему именно они — неведомо, но первоначально было их девять. Куда девались остальные, неведомо.
— Полагаю, их скушали, — мрачно заметил я. — Видел останки…
— Не факт, — возразил Миша. — Девушки говорят: одну из мамочек увезли куда-то на ящере.
— Обед с доставкой на дом?
Говорков пожал плечами:
— Они вообще мало что видели. Держали их взаперти. Кормили хорошо. Время от времени их пользовали черные. Детки у них у всех, как ты успел, наверное, заметить, — смугленькие.