Готов вести тебя я без помех
По всем гееннам мира. Друг мой милый,
Страх нас сопровождает до могилы,
А за могилой он уже не страх,
Сгорев дотла на гибельных кострах.
О, в пекле — тишь да гладь! Иное дело,
Когда душа — заложница у тела…
Лючано чудесно понимал: всего этого на самом деле нет. Он по-прежнему в рубке «Нейрама», корабль облепили фаги, лишая жертвы рассудка… Но ничего не мог с собой поделать. Он вел Венечку, ловко корректируя пучок моторика. Вербальные нити, как обычно, держал маэстро Карл — иллюзия самоуспокоения.
Сосредоточиться и прервать галлюцинацию?
Но Венечка! — стеснительный заика…
Наваждение или нет, это была его работа. Тарталья не мог уйти просто так, оставив куклу на произвол судьбы.
— …а тело хочет жить. И вопль души
Лишь подтвердит: все средства хороши
Для достиженья цели. Целься, друг мой,
Вздымай сиюминутные хоругви,
Освой архитектуру на песке,
Сегодня — весел, завтра же — в тоске,
Сейчас и здесь, где хоровод материй
Напоминает хоровод истерик
У дамочек нервических. Вперед!..
Нити натянулись, вибрируя. Пальцы обожгла нервная дрожь. Венечка умолк, с тревогой огляделся.
— Тянет, — сказал поэт. — Душу тянет.
Все повторялось. Лючано вцепился в нити. Удержать, во что бы то ни стало удержать!.
— Душу тянет.
Все повторялось. Лючано вцепился в нити. Удержать, во что бы то ни стало удержать!.. Смерть катилась по коридорам к рубке. Мембрана! Надо закрыть… Галлюцинации сознания, искаженного полями фагов, облепили его, словно капустные листья — кочерыжку.
Логика ускользала, растворялась в многослойном безумии.
— …всегда вперед, кривя в улыбке рот,
За кругом круг, за другом — враг, и снова,
Опять, всегда, в начале было слово,
В конце был жест, а в середине — мы,
На хрупкой грани вечности и тьмы,
На острие ножа воздвигся дом…
Мы, впрочем, заболтались. Что ж, идем.
Синяя молния электроразряда метнулась по нитям. Пустота, не успев отпрянуть, с треском лопнула. В нос ударил резкий запах озона. Салон «Горлицы» расползся гнилой мешковиной, истаял болотным туманом на задворках рассудка.
Рубка «Нейрама».
Отчаянно орет барабанщик — вцепился белыми пальцами в подлокотники кресла и рвет глотку. Бижан мотает головой. За пультом медленно, по-стариковски, разгибает спину гитарист-йети. Расставив ноги, как матрос во время качки, в центре застыла Юлия. В углу сидит Пульчинелло, привалясь к стене. На обзорниках кляксы, отпрянув в замешательстве, суетливо перегруппировываются.
Стервятники, слетевшись на падаль, вдруг обнаружили, что добыча еще жива и брыкается.
— Все, — с подозрительным весельем доложил гитарист. — Боекомплект — ноль. Могу только плюнуть в обзорник.
Он оглядел рубку и издал горлом странный звук. Икота? Лючано и помпилианка, не сговариваясь, проследили за безумным взглядом вехдена. Сидя на полу, «овощ» равнодушно зализывал кровоточащую царапину на предплечье. Язык Пульчинелло мелькал, будто у собаки. Национальный герой, лидер-антис, живое воплощение вершины вехденской эволюции…
Вехден лижет кровь?!
Для гитариста рушились основы привычного миропорядка. Перед этим меркло все: развороченный корабль, флуктуации и перспектива скорой гибели.
— Борготта!
Окрик Юлии вывел Лючано из оцепенения.
— Вы невропаст. У вас есть связь с Нейрамом. Так?!
— Ну да…
«Чего она хочет? Чтобы я повлиял на «овоща»? Пусть бросит зализывать царапину и не шокирует соплеменников?»
— Активируйте его! Он антис! Скорее, Борготта!
— Я… Я не умею! Я не знаю, как вести антиса…
— Пробуйте!
— И он разнесет корабль на куски?!
— Постарайтесь, чтобы не разнес. Нам нечего терять. Вы что, совсем тупой? Это как иметь на борту межфазник — и даже не попытаться из него выстрелить! Пробуйте! Хуже не будет.
Рядом с идеей помпилианки галлюцинации выглядели детской забавой.
V
— «Овощ» № 4, ты согласен на мою помощь?
Ответом была тишина. Ответа не требовалось. Психика антиса, закованная в жесточайшие цепи, не оказывала сопротивления. Но мог ли Лючано поступить иначе? Привычная формула сама сорвалась с языка.
Невропаст готов был поклясться, что услышал немое «да».
— Пульчинелло, ты даешь согласие на мое воздействие?
Трое вехденов сдерживались из последних сил.
Больше всего на свете им, свидетелям гнусного, издевательского по их меркам допроса хотелось переломать наглецу оставшиеся ребра. Но бывают минуты, когда терпишь невыносимое. Да еще и киваешь: да, мол, да!
Тысячу раз да, чтоб ты сдох!
— Нейрам Саманган, вы не против моего вмешательства?
Вопрос растворился в едкой пустоте голубых глаз. Там не находилось материала даже для простейших «да» и «нет»: микро-кирпичиков воли. Стоя у пульта, моргнула Юлия — так соглашается парализованный. Помпилианку никто не спрашивал. Она и не отвечала: это вышло само собой.
— Хорошо.
Лючано Борготта начал работать.
Зная, что он, и только он является первопричиной катастрофы на «Нейраме».
«Что, дружок? Развлекался в гладиатории? Тыкался в бессловесного «овоща» со своими кукольными штучками? Так дикарь суется в мобиль, крутя верньеры и дергая рычаги… Ну и сдвинул с места роковой камешек. Нарушил коллапс, раскачал искусственно вызванную кому, в которой пребывал антис. Вот результат, получи и распишись. Оголодав, Пульчинелло в большом теле пошел за семь парсеков «замазку» хлебать…»