«Парализаторы, — задумчиво сообщил Добряк Гишер, — это хорошо. Шесть парализаторов против трех сотен безмозглых эскалонцев во главе с милейшим Хосенидесом IV. Дружок, на твоем месте я бы присмотрел пути отступления…»
Лючано завертел головой, озираясь, привстал на цыпочки.
— Вон дверь в западное крыло. Там можно спрятаться, — маленький Давид тронул его за ремень брюк, указывая свободной рукой за кусты.
Джессика, разумеется, не преминула уточнить:
— Или вылезти через окно на улицу и убежать.
— А Ревнители, — буркнул Тарталья, — подкрадутся с тыла. И давай нас топить!
— Не подкрадутся, — хором ответили близнецы. — Они от пророка ни на шаг.
Действительно, на экране голый пророк реял над толпой, стоя на плечах своих последователей и чудом сохраняя равновесие. Шляпа сбилась на затылок, наконечник стрелы уставился в зенит.
— Верные! — надрывалась акустика комьюниона, транслируя речь Хосенидеса. — Сыны Ревнивца! Доколе исчадья небес…
Автопереводчик сбился на невразумительный скрежет.
— …искушать нас адскими бубенцами?! Доколе Рибальдо Бесноватый…
Опять скрежет и уханье.
— Заветчане! Шатаются устои веры! Жилища знати стали вертепами разврата! Наг, яко из чрева матери, истинно вещаю вам, укрыв главу священным убором…
Проповедь была достойна сериала «Скрежет зубовный», спонсированного вехденскими фундаменталистами. Критики и искусствоведы давным-давно осудили «Скрежет…» за пропаганду межрасовой розни и потакание низменным вкусам. Но честные эскалонцы сериалов не смотрели, критикой не интересовались — и воспринимали слова Хосенидеса с нездоровым энтузиазмом.
— То-пи! То-пи!
— О-мут!
— Веди, Нагой!
— Со мной ли вы, заветчане?!
— С тобой!
— Готовы ли претерпеть, восстав и отринув?
— А-а-а!
— Зрите ли вертеп смутный? Логово Бесноватого?!
— Зрим!
— На-гой! На-гой!
— Кто дрожит от страха за дверьми вертепа?!
— Кто-о-о?! О-о!
Тишина.
Воцарившись по мановению длани Хосенидеса, зловещая, внезапная, она таила вопрос, один на всех: кто?! Скажи, Нагой, укажи перстом, и мы ворвемся, сокрушим, разорвем, растопчем и предадим воде то, что останется. Затишье перед бурей не могло длиться долго. А сукин сын пророк умело держал паузу, обводя паству пылающим взором.
«Негатив в идиоте дает один, вечный результат: драку,» — вспомнил Лючано. Он не сомневался: от Хосенидеса сейчас зависит все. Нагой может швырнуть толпу на приступ легче, чем ребенок — гальку в море. Эскалонцы пойдут крушить и топить, даже если по ограде пустят кое-что помощнее «кусачки», а в руках защитников окажутся не парализаторы, а армейские лучевики.
Фанатиков и плазматор сожжет, да не остановит.
Разумеется, власти потом накажут зачинщиков. Пророка сошлют в дальний монастырь, на хлеб и воду. Кое-кто выразит ноту протеста, кое-кому принесут официальные извинения. Король Бенуа расшаркается перед Советом Лиги. Пострадавшим с большой долей вероятности выплатят компенсацию за физический ущерб; родственникам погибших — за ущерб моральный.
«Мне кажется, тебя это совершенно не утешает, малыш,» — вздохнул маэстро Карл, человек столь же практичный, сколь и сентиментальный.
Лючано бросил взгляд на Юлию, желая подзанять у нее бодрости и уверенности в благополучном исходе заварушки. Но вместо бодрости им едва не овладела паника. Такой он помпилианку еще не видел! Хищно оскалившись, белая, как снег, с длинными черными волосами, разметавшимися по плечам, она буквально пожирала глазами пророка Хосенидеса — словно заклятого врага, соперника, самовольно вступившего в чужие владения.
Разъяренная пантера, на чью добычу посягнул конкурент!
Что же она не поделила с харизматичным лидером Ревнителей?
«Толпу, малыш. Толпу, дружок, — хором откликнулись из немыслимой дали маэстро Карл с Добряком Гишером. — Толпу, и больше ничего.» Честно говоря, Тарталья плохо понял, что имели в виду его привычные альтер-эго. Но спорить раздумал: этих не переспоришь.
Пауза длилась, и первым сорвался не пророк — Юлия.
— Убирайтесь прочь! Все! Быстро!
У вопля, властного, но на грани истерики, был один явный плюс. Вот теперь Лючано убедился: на близнецах и впрямь нет клейма! Давид и Джессика не стронулись с места, напряженно изучая беснующуюся хозяйку.
— Вон! Бегом! В дом!!!
Приказывай Юлия деловым, сухим тоном — никто и не подумал бы ослушаться. Но вот так, меча молнии, визжа, стремительно теряя человеческий облик?
Оживи скелет мозазавра, и то вышло бы естественней.
— Что с вами?! Вам нужна помощь?
Лючано шагнул ближе, пытаясь уяснить, что творится с обезумевшей женщиной.
— Оставьте меня!
— Позвать Антония? Я сейчас…
Он уже повернулся, намереваясь бежать к дому (разбираться с управлением комьюниона не было времени!), когда из акустических линз ударил голос пророка:
— Колеблетесь, заветчане? Выжидаете? Рибальдо златом прельстился, а вы — послушанием прельщаетесь? Мнимой покорностью? Ждете, когда Нагой перстом цель укажет? А свои персты вам на что? В носу ковырять? Плачет Ревнивец, на вас глядя, рыдает кровавыми слезами…
— Бе-е-е-ей! — не выдержал кто-то.
— Исчадий — в омут!
— Охвостье — в омут!
— Скверну — в омут!
Толпа вскипела штормовой волной, качнулась к ограде, к воротам.