Старшая дочь — не в счет.
— Я понимаю, почему ты тянула до последнего. Нзинга потребовала бы от тебя прервать беременность. А сейчас — поздно.
— Поздно, — эхом откликнулась Эмилия. — Я намерена рожать.
— У тебя артериальная гипертензия. Во время первой беременности, насколько я помню, произошло отслоение плаценты, и ребенок погиб. Впрочем, гипертензия — пустяки. Впридачу у тебя целый букет…
— Я знаю, папа. Можешь не перечислять.
— И ты все равно будешь рожать.
— И я все равно буду рожать. Нзинга — волшебница.
— Эта волшебница предупреждала тебя. Помнишь?
— Да. После ее предупреждения Морис подал на развод. Он очень хотел иметь детей.
Гематр в зеркале изобразил брезгливость. Получилось скверно — неубедительно и фальшиво. Он попробовал еще раз.
— Ты никогда меня не слушалась. Я договорился с ректором Хаддского экономического университета — ты поступила в Кринн и стала генетиком. Мы с мамой нашли понимание в семье Зандерхаров — ты отказала их мальчику, выйдя замуж за Мориса Дидье, неудачника и пустозвона. Я бы простил ему бесталанность, нищету, пустое фанфаронство… Будь он наш , я еще смог бы понять. Но техноложец…
Банкир изобразил сложное чувство. Трудно сказать, какое именно, но получилось замечательно. Лючано даже зааплодировал.
— После развода мы готовы были принять тебя дома, найти достойную работу.
Нет, ты увлеклась курьезными прожектами, о каких стыдно говорить в приличном обществе. И вот теперь…
Он повернулся к зеркалу спиной, устав гримасничать. На лацкане пиджака ярко блеснул золотой значок: спираль со звездой наверху. Спираль покрывала сложная гравировка: буквы и цифры. Если это была гематрица, она никак себя не проявляла.
— Ты вышла замуж, Эми?
— Нет, папа.
— Ты не меняешься. Капризы, причуды. Отец ребенка — наш ?
— Да, — без колебаний ответила Эмилия.
— Не верю. В глупостях ты отличаешься завидным постоянством. Зная, что твой отец — человек с идеалами, один из лидеров движения «За чистоту»… Иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь.
— Я люблю тебя, папа. Тебя и Айзека.
— Ты забыла добавить: и маму.
— Мама умерла. Ты это отлично знаешь.
— Знаю. Ответь еще раз: отец ребенка — наш ?
— Да.
— Если роды пройдут успешно, это будет легко проверить.
— Разумеется. Ты увидишь внука, и поймешь, что я говорю правду. Уверена, ребенок родится похожим на тебя.
Она была гематрийка. Беременная гематрийка. Средних лет. Без косметики. С пигментными пятнами на лице. С большим, некрасивым животом. Страдающая токсикозом. Кроме этого, она лгала. Лючано, как никто другой, знал: она лжет. И тем не менее, если бы его на суде под присягой заставили отвечать на вопрос: «Красива ли эта женщина?» — он без колебаний ответил бы:
«Да. Очень красива.»
Декорации в ящике внезапно изменились. Кабинка дальней связи превратилась в отдельную каюту звездолета — комфортабельного лайнера типа «Садху». Эмилия сидела на койке, держа в руках гигиенический пакет: ее тошнило.
— …можете наблюдать живописный пояс астероидов, расположенный между Н'голой и Амбвенде, седьмой и восьмой планетами системы. Наш лайнер входит в систему под углом к плоскости эклиптики…
Пакет упал в утилизатор. Бледная, утомленная женщина легла, стараясь поудобнее устроить живот. С изнанки происходящего еле-еле брезжила поляна с цветущими маками. Лючано полагал, что это — его личные домыслы.
Сон есть сон.
— …пока перед нами разворачивается захватывающее зрелище, позвольте кратко ознакомить вас с историей и основными особенностями планеты Китта. Четвертая от центрального светила…
И почти сразу, едва не вырвав пучки из сотен ладошек:
— Мар Шармаль? Это я, Нзинга.
— Я слушаю вас.
— Примите мои соболезнования. Ваша дочь умерла родами. Мы сделали все возможное, но к сожалению…
— Эми называла вас волшебницей, Нзинга.
— Эми ошиблась. Я не волшебница.
Тишина.
Сон уплывал, умирал, растворялся в небытии.
— А ребенок?
— Двойня. Мальчик и девочка. Оба живы.
Тишина.
— Дети — гематры?
— Безусловно.
— Вы уверены?
— Раньше, мар Шармаль, вы не сомневались в моих профессиональных способностях.
— Я и сейчас не сомневаюсь. Ждите, я скоро приеду.
Тишина поглотила все, кроме поляны, где цвели маки.
Вскоре исчезли и они.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ДЕНЬ СЮРПРИЗОВ
I
— Ну и что мне с тобой делать?
Вопрос был риторическим. Ответа Лючано не ждал.
Безропотно поужинав вчера, сегодня «овощ» игнорировал завтрак. Сидел, глядел, как обычно, мимо, гладил кормильца по плечу. И не реагировал, когда в губы ему тыкалась ложка с «замазкой». Ни уговоры («Надо кушать! Иначе сдохнешь, дебил. Давай, за маму-папу…»), ни личный пример эффекта не давали.
Лючано даже рявкнул на подопечного, помня, как окрик подействовал на лысого.
Никакого результата.
«Не нравишься ты мне, малыш, — сообщил маэстро Карл. — Злым становишься.»
«Прозвище обязывает!» — огрызнулся Тарталья.
«Злым и мелочным. Не злодеем — злодейчиком. Брюзгой. Такие плюют в чужие кастрюли и пинают кошек, пока никто не видит. Ну а ты орешь на убогого…»
«Надавай ему лучше тумаков, — поддержал маэстро Добряк Гишер. — Помнишь, как я тебя учил? — чтоб следов не осталось… Хочешь на ком-то злость сорвать — сходи к ланисте, обложи его по матушке. Или к Тумидусу. Дорожку указать?»