Контрабас потарапливал: быстрей!
— Последующее действие: продажа объекта в рабство. Адрес: «Чвенгья», 3-й сектор, планета Оуанга в системе Сигмы Змеи. Ограничение: смена шести хозяев в течение первых трех месяцев после продажи. Да, для затруднения поиска. Необходимые средства я переведу на известный нам обоим счет. Необходимая информация о формировании цепочки хозяев будет выслана тебе по специальному каналу.
Да, для затруднения поиска. Необходимые средства я переведу на известный нам обоим счет. Необходимая информация о формировании цепочки хозяев будет выслана тебе по специальному каналу.
Трубу с контрабасом дополнила гитара. Яркие, чувственные пассажи сопровождались черно-белым изображением: рынок «Чвенгья» — пчелиные соты. В каждой ячейке находились, открытые для осмотра, будущие рабы. Ячейки блокировались: из них наружу не поступало ни единого звука.
Близнецы занимали третью снизу ячейку.
Их разглядывала помпилианка с лицом, похожим на морду снулой рыбы.
— Контроль — четыре месяца. Нет, не в меру возможностей, а тотальный контроль ситуации. Затем наблюдение можно снять.
«Наблюдение снять…» — шепнул кто-то внутри Лючано.
И все погасло.
Во тьме, как в «черном кабинете», выхвачен острым лучом прожектора — спирали с горящей наверху звездой — остался один-единственный человек.
Лука Шармаль-старший.
— Ты сделал то, чего я ждал от тебя, — сказал банкир в пустоту. Седой, спокойный, одетый, как для официального приема, он говорил сам с собой. Точно так же недавно разговаривал Шармаль-младший. Лючано помнил, что это значит для гематров. — Старости присуще сомнение, молодости — действие. Закон природы. Мы, гематры — не исключение. В свою очередь ты ждешь от меня, что я начну поиск внуков. Наверняка ты предусмотрел все, Айзек. Помехи, сложности, отвлекающие маневры. Все, кроме одного: я не стану искать детей Эми. Помнишь? — я умею находить простые решения и воплощать их в жизнь кратчайшим путем. Простое решение против сложного. Наблюдая, я рискую оказаться за скобками происходящего. Действуя, ты рискуешь запутаться в умножении действий. Посмотрим, кто кого…
Спираль завертелась, превращаясь в модель ДНК.
Звезда вспыхнула и погасла.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
НЕЙРАМ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
БИТВА ЗА ЛИЧНОСТЬ
I
— О нет! Нет! Это из-за меня! Я одна во всем виновата! Очнись! Ну очнись же! Нет, он не слышит! Он умер, его больше не существует…
«Дрянной сериал, — вяло думал Лючано, утопая в серой трясине беспамятства. — Ишь, надрывается. Сопли из глаз, слезы из ноздрей. Выключите, а? Или сделайте тише. Люди, понимаешь, спят…»
— Приди! Приди в чувство!
Его начали трясти за плечи. Глаза открылись сами, помимо воли. В первый миг, клацая зубами, он не узнал женщину: черные волосы разметались в беспорядке, лицо красное от слез, с печатью отчаяния, помноженного на сладострастие нимфоманки.
— Юлия?!
— Ты жив!!!
Вспышка сумасшедшей, всепоглощающей радости.
И тут же:
— О, как мне искупить?! Я виновата перед тобой! Из-за меня нас похитили! Чем я могу загладить? Я все сделаю! — ты слышишь? Все!
Память вернулась сразу и целиком, войдя в голову откуда-то извне. Словно в мозгу имелся нейропорт, и добрая рука вставила в него инфокристалл с нужной записью.
— Успокойтесь, Юлия! Да, нас похитили, но мы живы. Не стоит терять…
— О да! Мы живы! — с энтузиазмом откликнулась помпилианка.
И принялась бурно раздеваться. Взмахнув рукавами-крыльями, улетел прочь жакет.
Взмахнув рукавами-крыльями, улетел прочь жакет. Жалобно взвизгнула магнитная застежка блузки, обнажив две соблазнительные округлости, туго затянутые в сетчатый бюстгальтер. Белье стремительно набирало прозрачность, открывая взгляду темно-коричневые соски. Юлия с нетерпением завела руку за спину, нащупывая «кнопку мгновенного сброса», как шутил боцман с «Барракуды».
— Что вы делаете?! — Тарталья отшатнулся.
— Прошу тебя! Умоляю! Все, что хочешь!
— Вы не в себе! Оденьтесь немедленно!
Он еще дальше отодвинулся от бешеной помпилианки. Спина уперлась в шершавую и твердую поверхность. Качаясь — сказывались последствия инъекции, — Лючано встал на ноги, держась за стену рукой.
Юлия, потупясь на манер пай-девочки, застегивала блузку.
Руки ее тряслись.
— Сядьте и успокойтесь, — он сам удивился прорезавшемуся у него командному тону.
Женщина повиновалась. Взяв жакет, она побрела в угол, всем видом напоминая побитую собаку. Лючано ощутил острый укол жалости. К жалости, возрастая с каждой секундой, примешивалось беспокойство. Где они? Зачем их похитили? Что с детьми?
И что, гори вы звездным пламенем, творится с Юлией — умной, ироничной, уверенной в себе стервой?!
Он огляделся. Комната — шагов восемь на десять. Низкий потолок и стены покрыты слоем мелкопористого акустона — эхопоглотителя, применяемого в студиях звукозаписи. От расцветки акустона рябило в глазах. Плюс объемные надписи-граффити на дюжине языков Галактики, исключая унилингву
«Септаккорд VI ступени в натуральном мажоре и мелодическом миноре, — хмурясь и мрачнея, прочел Лючано на линг-борго, — при гармонизации восходящего верхнего тетрахорда гаммы в басу…»
Язык родины ускользал от понимания.