— Ты танцуешь, Харри?
— По-моему, я только что минут десять говорил, как я ненавижу танцы.
Она снова склонила голову набок.
— Я спрашиваю, не потанцуешь ли ты со мной?
— Под эту музыку?
Из динамиков лилась вязкая как сироп саксофонная вариация мелодии «Let it Be».
— Думаю, ты выдержишь. Считай, это для разогрева — перед танцем с Линдой.
Она мягко положила руку ему на плечо.
— Мы флиртуем? — спросил Харри.
— Что, инспектор?
— Прошу прощения, но я туго понимаю скрытые намеки, поэтому и спрашиваю: это флирт?
— Я об этом никогда не задумываюсь.
Харри положил руку ей на талию и неуверенно шагнул на танцпол.
— Такое ощущение, как будто теряешь девственность, — сказал он.
Она мягко положила руку ему на плечо.
— Мы флиртуем? — спросил Харри.
— Что, инспектор?
— Прошу прощения, но я туго понимаю скрытые намеки, поэтому и спрашиваю: это флирт?
— Я об этом никогда не задумываюсь.
Харри положил руку ей на талию и неуверенно шагнул на танцпол.
— Такое ощущение, как будто теряешь девственность, — сказал он. — Но это неизбежно: рано или поздно это приходится делать каждому норвежцу.
— Что ты имеешь в виду? — рассмеялась она.
— Я имею в виду: танцевать с коллегой на корпоративной вечеринке.
— Я тебя не заставляю.
Харри улыбнулся. Да даже если бы сейчас на гавайских гитарах играли «Танец маленьких утят» задом наперед, он полжизни отдал бы за этот танец.
— Подожди, что это у тебя?
— Это не пистолет, это я так рад тебя видеть. Секундочку…
Харри отстегнул от пояса мобильный телефон, отпустил Ракель, и та отошла обратно к динамику. Когда Харри вернулся к ней, она протянула к нему руки.
— Надеюсь, за нами тут никто не подглядывает, — сказал Харри. И хотя Ракель уже сто раз слышала эту затрепанную полицейскую остроту, она тихо засмеялась в ответ.
Эллен не вешала трубку, пока соединение не прекратилось. Харри не отвечал. Потом она набрала его номер снова. Эллен стояла у окна и смотрела на улицу. Никакой машины не было. Конечно, не было, просто ей сейчас всюду мерещилась опасность. Том, наверное, едет домой, скоро ляжет в свою постель. Или не в свою.
После трех неудачных попыток дозвониться Харри Эллен решила набрать номер Кима. Голос у него был усталый.
— Я отпустил машину только в семь вечера, — пожаловался Ким. — Двадцать часов разъезжал по городу.
— Сейчас только ополоснусь и приду, — сказала Эллен. — Просто хотела узнать, дома ли ты.
— Какой-то у тебя странный голос. Что-то случилось?
— Нет, ничего. Я подойду минут через сорок пять. Кстати, не одолжишь мне свой телефон? До завтра.
— А ты не заскочишь по дороге в «Севен-элевен» на Мерквейен за сигаретами?
— Хорошо. Я вызову такси.
— Зачем еще?
— Потом объясню.
— Знаешь, сегодня уже суббота? Даже и не пытайся дозвониться до центрального таксопарка. Да можно сюда добежать за четыре минуты.
Эллен колебалась.
— Послушай, — сказала она.
— Что?
— Ты меня любишь?
Он тихо засмеялся, и Эллен представила себе его полуприкрытые сонные глаза и тощее, измученное тело под одеялом в убогой квартирке на Хельгесенсгате. Там прекрасный вид на реку Акерсельву. И все остальное тоже прекрасно. На мгновение Эллен почти забыла про Тома Волера. Почти.
— Сверре!
Мать Сверре Ульсена стояла под лестницей и вопила во всю мочь. Она всегда так кричала, сколько себя помнила.
— Сверре! Тебя к телефону!
Так орут, когда зовут на помощь — если тонут или еще что-нибудь в этом роде.
— Сейчас возьму, мама!
Сверре вскочил с постели, взял свой радиотелефон и дождался щелчка — мать положила трубку в той комнате.
— Алло?
— Это я.
Слышно было, как на том конце поет Принс. Как всегда.
— Я так и думал.
— Почему?
Вопрос прозвучал резко. Так резко, что Сверре приготовился защищаться — как будто это он должен деньги и все никак не отдает их.
— Ну, ты ведь звонишь, потому что получил мое сообщение? — ответил Сверре.
— Я звоню, потому что просмотрел список принятых вызовов на моем мобильнике.
И сегодня ты разговаривал с кем-то в двадцать тридцать. О каком сообщении ты там болтаешь?
— Про наш уговор. Я же в доле, и ты обещал…
— С кем ты разговаривал?
— А? Ну, там была женщина, на автоответчике. Робкая такая, твоя новая?
Ответа не последовало. Только тихое пение Принса: «You sexy motherfucker…» Вдруг музыка прекратилась.
— Скажи мне точно, что ты говорил.
— Я просто сказал, что…
— Нет! Точно. Слово в слово.
Сверре воспроизвел свои слова так точно, как только смог.
— Так и думал, что что-нибудь такое произойдет, — сказал Принц. — Ты сам не понял, как заложил всех нас, Ульсен. Если мы сейчас же не ликвидируем эту утечку, нам всем крышка. Ты понял?
Сверре Ульсен не понял ничего.
Даже сообщая, что его мобильник побывал в чужих руках, Принц говорил совершенно спокойно.
— Это был не автоответчик, Ульсен.
— А кто же?
— Так скажем, враг.
— «Монитор»? Кто-то из этих ищеек?
— Она, наверное, уже на пути в полицию. Ты должен остановить ее.
— Я? Да я просто хотел получить свои деньги и…
— Заткнись, Ульсен.
Ульсен заткнулся.
— Это ради дела. Ты боец или нет?
— Да, но…
— А настоящий боец должен заметать следы, так?
— Я просто был посредником между тобой и стариком, это ты…
— Особенно когда над нашим солдатом висит срок в три года, который стал условным только из-за какой-то формальной ошибки.