Старик тихо рассмеялся. Значит, осенью надо будет подарить ему новую.
Боли вернулись — на этот раз без предупреждения. Старик скорчился, беспомощно хватаясь за воздух.
Вспышка озарила окоп, и он увидел бледные лица других солдат и их тени, что, казалось, ползли к нему по стенам окопа.
Стало темно, и старик почувствовал, что стоит ему провалиться в эту тьму, и боли отступят. Винтовка упала на пол, насквозь потная рубашка липла к телу.
Старик выпрямился и снова положил винтовку на подоконник. Птица улетела. Он снова прицелился.
В прицеле снова показалось это лицо. Обычное мальчишеское лицо. Мальчик уже свое отучился. А Олегу надо учиться. Это последнее, что старик сказал Ракели. Это было последнее, что он сказал сам себе перед тем, как застрелить Браннхёуга. В тот день, когда заехал на Холменколлвейен за книгами, Ракели дома не было, так что старик открыл дверь своим ключом, вошел и случайно увидел на столе конверт. В конверте было письмо на бланке российского посольства. Прочитав и отложив его в сторону, старик посмотрел в окно. В саду еще кое-где лежал снег, уцелевший после весеннего ливня, — предсмертная агония зимы. Старик принялся один за другим открывать ящики стола. В них были еще письма: на бланках норвежского посольства, на обычной бумаге, на салфетках и вырванных из блокнота листках. И всюду стояла подпись Бернта Браннхёуга. Старик вспомнил о Кристофере Брокхарде.
Ни одному русскому черту не позволено так запросто стрелять по нашим.
Старик снял винтовку с предохранителя. Его охватило удивительное спокойствие, оттого что вдруг вспомнилось то, как легко было перерезать глотку Кристоферу Брокхарду и застрелить Бернта Браннхёуга. «Дедова куртка», новая «дедова куртка».
«Дедова куртка», новая «дедова куртка». Он выдохнул и положил палец на курок.
Крепко сжимая в руке универсальную магнитную карточку, Харри добежал до лифта и успел просунуть ногу между уже закрывающимися дверями. Двери снова открылись. Пассажиры лифта в недоумении уставились на него.
— Полиция! — закричал Харри. — Всем выйти!
Через секунду в лифте уже практически никого не было — как в классе после звонка на большую перемену — и только один мужчина лет пятидесяти, с черной козлиной бородкой, в синем полосатом пиджаке, с пышным праздничным шарфом и налетом перхоти на плечах, не торопился уходить:
— Любезнейший, это вам не полицейское государство. Мы с вами в Норвегии.
Обойдя его, Харри зашел в лифт и нажал на кнопку «22». Но человек с козлиной бородкой не унимался:
— Я жду аргументов, почему я как налогоплательщик должен…
Харри достал револьвер Вебера:
— Слушай, налогоплательщик, тут у меня целых шесть аргументов. Вон отсюда!
Время бежит и бежит, скоро начнется новый день. Когда взойдет солнце, мы сможем разглядеть его получше и увидеть, друг это или враг.
Враг, враг. Так или иначе я все равно его пришибу.
А как же «дедова куртка»?
Замолчи, «потом» для тебя не наступит!
Лицо в прицеле такое серьезное. Улыбнись, мальчик.
Предательство, предательство, это все предательство!
Курок дошел почти до предела, нейтральная полоса пройдена. Не думать ни о звуке, ни об отдаче, пусть все будет как будет.
Раздался выстрел. Старик не был к этому готов. На долю секунды стало совсем, совсем тихо. Потом послышался рокот эха. Звуковая волна полетела над городом. В ту же секунду тысячи остальных звуков оборвались.
Харри бежал по коридорам двадцать второго этажа, когда вдруг услышал выстрел.
— Черт! — прошипел он сквозь зубы.
Навстречу неслись стены, Харри казалось, будто его засасывает в какую-то воронку. Двери. Картины, синие, кубизм. Толстый ковер делал его бег почти бесшумным. Хорошие гостиницы славятся звукоизоляцией. А хорошие полицейские — тем, что знают, что нужно делать. Черт! В голове все путалось. Номер 2254, 2256. Снова выстрел. Вот — номер-люкс.
Сердце отчаянно барабанило о грудную клетку. Харри остановился у двери и провел магнитной карточкой по замку. Послышался тихий гудок. Потом щелчок, на замке загорелась зеленая лампочка. Харри осторожно повернул ручку.
Действия полиции в подобных ситуациях четко расписаны. Харри изучал их еще в академии. Но тогда он не думал, что эти знания ему придется когда-либо применять.
Обеими руками держа перед собой пистолет, Харри ворвался в номер и застыл на пороге гостиной. Яркий свет ослепил его. Открытое окно. Солнце, будто нимб, висело над головой седого старика, который медленно повернулся к полицейскому.
— Полиция! Бросай оружие! — крикнул Харри. Зрачки сузились, и Харри различил силуэт направленной на него винтовки. — Бросай оружие, — повторил он. — Ты сделал свое дело, Фёуке. Задание выполнено. Все кончено.
Но вдруг на улице заиграл оркестр, как будто ничего не случилось. Старик поднял винтовку и прижался щекой к прикладу. Харри уже привык к яркому свету и теперь разглядывал дуло винтовки Мерклина, которую раньше видел только на фотографиях.
Фёуке что-то пробормотал, но его голос утонул в новом грохоте, еще более громком.
— Что за… — прошептал Харри.
За окном за спиной Фёуке показалось облачко дыма, будто из комиксов. Оно поднималось со стороны крепости Акерсхус. Праздничный салют. Так это был праздничный салют! По толпе прокатилось: «Ур-ра-а-а!» Он потянул носом. Порохом в комнате не пахнет. Так, значит, Фёуке не стрелял.
Еще не стрелял. Харри вцепился в рукоятку револьвера и поглядел на морщинистое лицо, мертвыми глазами смотревшее на него поверх мушки. Сейчас речь шла не только о жизни Харри и этого старика. Харри знал, что нужно делать.
— Я только что с Вибесгате, я читал твой дневник, — сказал Харри. — Гюдбранн Юхансен. Или сейчас передо мной Даниель?