— У нас там кто-нибудь есть внутри, Дале?
Он хотел сказать это нормальным голосом, но получился грубый, хриплый шепот.
— Он не слышит, — сказал Гюдбранн, рассматривая письма.
— Я не думал, что он так плох. — Эдвард помахал рукой перед лицом Дале.
— Ему уже нельзя здесь оставаться. Вот письмо от его семьи. Покажи это ему, и сам поймешь, о чем я.
Эдвард взял письмо и сунул его Дале прямо в лицо, но увидел, что на его лице не отобразилось ни малейшего чувства, он только коротко ухмыльнулся, а потом снова вытаращил глаза, устремив их в вечность или куда еще там.
— Ты прав, — сказал Эдвард. — Он готов.
Гюдбранн протянул Эдварду еще одно письмо.
— Как там дома? — спросил он.
— Эх, ты сам знаешь, — ответил Эдвард и стал разглядывать письмо.
Но Гюдбранн ничего не знал: они с Эдвардом не так много разговаривали с прошлой зимы. Удивительно, но даже и в таких условиях два человека могут ухитриться не разговаривать друг с другом, если им это неприятно. Не то чтобы Гюдбранну не нравился Эдвард, как раз наоборот, ему нравился командир, которого он уважал за ум, отвагу храброго бойца и заботу молодых и новичках в их отделении. Осенью Эдварда повысили до шарфюрера, что соответствовало сержанту в норвежской армии, но ответственность оставалась той же самой. Как-то Эдвард пошутил, что его повысили, потому что всех остальных сержантов уже убили и у начальства остались лишние сержантские фуражки.
Гюдбранн часто думал, что при других обстоятельствах они с Эдвардом могли бы быть хорошими друзьями. Но то, что произошло прошлой зимой — исчезновение Синдре и этот труп Даниеля, который каким-то странным образом появился снова, — это все время стояло между ними.
Глухой далекий звук разорвал тишину, потом затрещали пулеметы, будто переговариваясь друг с другом.
— Становится туго, — произнес Гюдбранн, больше спрашивая, чем констатируя.
— Да, — сказал Эдвард. — А все окаянная оттепель. Наше снабжение увязло в грязи.
— Нам надо отступать?
Эдвард пожал плечами:
— Может, на несколько миль. Но мы вернемся.
Гюдбранн из-под ладони посмотрел на восток. Ему вовсе не хотелось возвращаться. Ему хотелось уехать домой: может, там он сможет жить?
— Видел норвежский указатель на перекрестке рядом с лазаретом, тот, со свастикой? — спросил он. — И стрелку, которая показывает на восток, на которой написано: «Ленинград, пять километров»?
Эдвард кивнул.
— И стрелку, которая показывает на восток, на которой написано: «Ленинград, пять километров»?
Эдвард кивнул.
— Помнишь, что там написано на стрелке, которая указывает на запад?
— «Осло», — ответил Эдвард. — «Две тысячи шестьсот одиннадцать километров».
— Далёко.
— Да, далёко.
Дале оставил свою винтовку в руках Эдварда, а сам сел в сугроб, зарыв руки в снег перед собой. Его голова повисла между узких плеч, как сломанный цветок. Послышался еще один взрыв, на этот раз уже ближе.
— Спасибо, что…
— Не за что, — быстро проговорил Гюдбранн.
— Я видел Улафа Линдви в лазарете, — сказал Эдвард. Он не знал, зачем сказал это. Может, потому что Гюдбранн, как и Дале, был единственным в отделении, кто пробыл тут столько же, сколько и он сам.
— Он был…?
— Думаю, только легко ранен. Я видел его белый мундир.
— Я слышал, он хороший человек.
— Да, у нас много хороших людей.
Они некоторое время стояли молча, глядя друг другу в глаза.
Эдвард откашлялся и сунул в карман руку.
— Я раздобыл пару русских папирос на участке «Север». Если у тебя найдется огонек…
Гюдбранн кивнул, расстегнул куртку, нашел коробок спичек и чиркнул по серной бумаге. Подняв глаза, он сначала увидел лишь огромный, безумно вытаращенный глаз Эдварда. Он смотрел на что-то за спиной Гюдбранна. Потом он услышал визжащий звук.
— Ложись! — закричал Эдвард.
В следующее мгновение они уже лежали на льду, а небо над ними с треском распоролось. Гюдбранн увидел хвост русского истребителя, летящего вдоль их окопов так низко, что с сугробов поднимался снег. Он пролетел мимо, и снова стало тихо.
— Он как будто… — прошептал Гюдбранн.
— О господи! — простонал Эдвард, повернулся к Гюдбранну и рассмеялся. — Я даже видел пилота, как он открыл кабину и высунулся из нее. Иван сошел с ума. — Он смеялся до икоты. — К чему все катится?
Гюдбранн смотрел на сломанную спичку, которую он все еще держал в руке, и вдруг сам начал смеяться.
— Хе-хе, — сказал Дале и посмотрел на товарищей из сугроба на краю окопа, где он сидел. — Хе-хе.
Гюдбранн взглянул на Эдварда, и тут они оба начали хохотать. Они икали от смеха, так что поначалу не услышали отчетливого звука, который приближался к ним.
Звяк-звяк…
Как будто кто-то медленно рубил лед киркой.
Звяк…
Потом послышался удар металла о металл, Гюдбранн и Эдвард повернулись к Дале — тот медленно упал в снег.
— Ради бога… — начал Гюдбранн.
— Граната! — закричал Эдвард.
Услышав его крик, Гюдбранн инстинктивно сжался в комок и, уже лежа, увидел металлическую штуку, которая все крутилась и крутилась на льду в метре от него. Он чувствовал, как тело примерзает ко льду, и вдруг понял, что сейчас произойдет.
— Уходи! — кричал сзади него Эдвард.
Так оно и было: русские летчики и вправду кидали гранаты с самолетов! Гюдбранн лежал на спине и пытался подняться, но руки и ноги скользили на мокром льду.