До Пустого моря, находившегося в границах Безымянной Земли, они добрались поздно, очень поздно. Раладан знал, что времени у них мало. Тем более что в Дурном Крае время шло иначе. Медленнее.
— Все еще не вижу никакой разницы, — сказал Давароден, подходя к Раладану. — Это и в самом деле тот легендарный Дурной Край, капитан?
Раладан задумчиво посмотрел на него. Командир арбалетчиков оказался хорошим товарищем. До того как поступить на службу к Семене, он вел весьма разнообразную жизнь: был солдатом Морской Стражи, боцманом на торговом барке, наемником на службе у гаррийского магната, потом охотником на медведей в Дартане и опять солдатом — в Громбеларде.
Он соглашался с тем, что нигде у него дела не шли лучше, чем под командованием ее благородия Семены, однако слегка ворчал по поводу того, что солдат, по его мнению, чересчур баловали.
«Ее благородие, — сказал он как-то раз Раладану за кружкой рома, похоже, хочет, чтобы солдаты ее любили. Я вижу, господин, какой ты капитан, поэтому скажу смело: солдат должен уважать командира, и не более того. Любить можно только вино. Да и то лучше соблюдать меру».
Это замечание напомнило капитану «Сейлы» о Лерене. Разве Давароден не подтвердил того же, что он сам говорил когда-то? Однако он никогда не считал, что сестру Лерены волнует отношение к ней подчиненных. Выяснялось, что разница в поведении сестер была меньшей, чем он полагал. Да… Похожими были не только их лица. Почему же, однако, он всегда предпочитал Лерену?
С Давароденом они соглашались во многих вопросах; Раладан обнаружил в нем братскую душу. Отличались они в основном тем, что сам он навсегда связал свою жизнь с морем, используя свой дар понимания происходящего в соленых глубинах. Давароден подобным даром не обладал и потому искал для себя места на самых разных поприщах. Однако их связывала общая ненависть к бездействию.
— Не вижу я здесь целей для своих стрел. — Коренастый островитянин облокотился о фальшборт. — Пожалуй, пора пристать где-нибудь к берегу?
Раладан кивнул, в очередной раз отметив, что арбалетчик многое приобрел на магнатской службе: речь его звучала намного чище, чем у большинства уроженцев Островов, он редко вставлял жаргонные словечки, а фразы строил по гаррийскому образцу. Кроме того, Давароден немного знал дартанский и вполне неплохо владел громбелардским.
— Может быть, пристанем, если будет нужно, — сказал Раладан. — Но к островам, возле Черного Побережья. Прямо перед нами. Я предпочитаю добраться туда по воде, а не по суше. Даже если эта вода — Пустое море.
Арбалетчик внимательно посмотрел на него:
— Ты говорил, капитан, что когда-то уже был здесь. Значит, ты знаешь, что делать. Но я думаю, что раз мы пришли сюда за Брошенными Предметами, то в воде мы их не найдем.
— Нет?
— Ну, не знаю… Наверное, нет.
— А я тебе говорю — найдем. Конечно, не в самой воде. Но именно на тех самых островках, о которых я говорил. Только те, кто никогда не был в Крае, считают, что Предметы есть лишь на Черном Побережье. Тем временем некоторые из этих островков напоминают сокровищницы. Естественно, охраняемые.
Островитянин поднял брови.
— Охраняемые стражницами, — уточнил Раладан.
— Это… женщины?
— Нет, друг мой. Сирены.
Давароден недоверчиво посмотрел на него:
— Это не сказки? Я думал…
— Ты думал, как все, кто здесь не был. Странное дело с этим временем, говорят все — путешествуешь по Краю три дня, а когда его покинешь, оказывается, что прошел месяц. Но какие-то там сирены или слепые летучие мыши? А тем временем, друг мой, это место не без причины назвали Дурным Краем.
— Ты уже говорил, капитан, что был здесь, — пробормотал арбалетчик. Несколько раз. Я тоже не люблю без повода трепать языком. Но может быть, все-таки стоит услышать несколько слов? Я хочу знать, чего ожидать моим солдатам. Думаю, это не повредит. Здесь, говорят, умирают.
Раладан молча кивнул. Бросив взгляд на палубную вахту, он убедился, что все в порядке, после чего облокотился о фальшборт, так же как и арбалетчик.
— Мой недосмотр, — признался он. — Я и в самом деле не люблю рассказывать о своих похождениях. Но мы в Дурном Крае, это правда… Слушай, Давароден, и передай остальным.
Несколько мгновений он собирался с мыслями.
— Несколько лет тому назад, — начал он, — двести смельчаков на лучшем корабле всех морей отправились сюда.
— Я и в самом деле не люблю рассказывать о своих похождениях. Но мы в Дурном Крае, это правда… Слушай, Давароден, и передай остальным.
Несколько мгновений он собирался с мыслями.
— Несколько лет тому назад, — начал он, — двести смельчаков на лучшем корабле всех морей отправились сюда. Мы вернулись богачами. Но нас вернулось лишь сорок с небольшим. Остальных сжег ветер, убили каменные волны, утопил свет или раздавили тени. Ну вот, теперь ты знаешь о Дурном Крае почти столько же, сколько и я.
Островитянин неуверенно смотрел на него.
— Чего ты ожидал? — спросил Раладан, оглядывая горизонт. — Драконов? Живых скелетов? Это как раз сказки. Половина наших, из тех, кто вернется, будут рассказывать, что видели здесь подобные чудеса. Ибо что им еще сказать? Что когда двое прилегли в тени, от них осталась лишь вонючая лужа? Каждый второй будет потом клясться, что видел гиганта, совершенно невидимого, который их растоптал. Поверь мне, друг, из всего, что нас тогда убивало, калечило, похищало и доводило до безумия, я могу назвать и хоть как-то понять лишь пару-другую. На Черном Побережье нас окружили гигантские летучие мыши, которые почти не причинили нам вреда, хотя всюду было их полно. Выглядят они страшно, но, если ударить мечом или выстрелить из арбалета, их легко убить. Наш боцман даже задушил одну голыми руками. Хуже было с рогатым волком, пожалуй покрупнее зубра. А хуже всего именно с сиренами. Чтоб ты знал — у них есть хвосты и плавники. Есть у них и все остальное, что должно быть у рыбы. Очень, правда, красивой рыбы — желтой, красной и зелено-черной. Большой, как акула. А поет она самым чудесным женским голосом, какой только можно в жизни услышать. Трудно сказать, почему это именно голос, к тому же еще и женский… Но если послушаешь ее достаточно долго — ты труп. Люди блевали кровью у меня на глазах, прыгали в море или пронзали себя мечами, ибо того, что творит их пение, невозможно сотворить с человеком даже в казематах Трибунала. Ты умираешь от боли, чувствуя, как внутри все лопается — сердце, легкие, кишки… Если заткнуть уши — не помогает. Именно потому я и говорю, что непонятно, почему у них такой голос. Поскольку, чтобы его слышать, уши не нужны.