— Укрыта, заботливо укрыта, — констатировал он. — Капитан, мы успеем до бури? Похоже, нет.
Он сел на ящик, с которого только что встал Вард, и, блуждая взглядом где-то над его плечом, неожиданно по-деловому сказал:
— Господин Вард, я не моряк, но, думаю, от бури нам не уйти. Я прав? Не дождавшись ответа, он продолжал: — Господин Вард, я знаю, что ты считаешь меня скотиной. Пусть так. Но сейчас не время для взаимной неприязни, не время, вот именно. Эта пиратка бури не переживет. Должен признаться, я с ней немного перестарался. Качка наверняка ее прикончит, даже если мы не потонем.
Вард наконец раскрыл рот:
— Хочешь ее допросить до того, как она умрет?
— А что в этом плохого?
Барк раскачивался все сильнее. Волны с грохотом били о борта.
— Золото, которое спрятал отец этой девицы, мне не нужно, — сказал урядник. — Ты знаешь закон, Вард. Отобранная у разбойников добыча, если не найдутся ее первоначальные владельцы, предназначается в помощь семьям погибших солдат. Нравится это тебе или нет, но мой бич может сделать доброе дело.
Капитан стиснул зубы. Каким бы человеком ни был Альбар, на этот раз справедливость была на его стороне.
— Ты прав.
Альбар толкнул ногой неподвижное тело, плащ сполз в сторону. Внезапно оба наклонились, глядя на дергающуюся в ритме качки голову. Вард присел и поспешно дотронулся до лица девушки, потом поднял взгляд:
— Ты прав. Но она только что умерла, господин Альбар.
Наверху, на палубе, раздался превосходящий грохот волн дикий вопль, от которого застыла кровь в жилах. Оба бросились к выходу.
Неподвижно стоявший на раскачивающейся палубе Раладан окинул взглядом низко нависшее небо и море вокруг корабля. Его внимание привлекла черная точка на северо-западе. Он нахмурился и напряг зрение.
Корабль содрогнулся от могучего порыва ветра.
Шло время.
Матросы, не обращая внимания на соленые брызги, начали собираться у бакборта. В конце концов все бросили свои дела и сосредоточенно следили за черным пятнышком, поскольку оно уже не было точкой, быстро приближаясь.
В конце концов все бросили свои дела и сосредоточенно следили за черным пятнышком, поскольку оно уже не было точкой, быстро приближаясь. Слишком быстро для корабля, слишком быстро для морского зверя, намного, намного быстрее…
Растолкав матросов, Раладан вцепился в фальшборт. По спине у него пробежали мурашки. Ему знакома была эта картина. Во имя Шерни! Эта картина была ему знакома!
Неизвестно, кто из команды понял первым, но кто-то закричал, а мгновение спустя его крик подхватили все. На палубе забурлило. В толкотне из-за все усиливавшейся качки кто-то вылетел за борт. Все бежали вниз, под палубу, словно нутро корабля могло защитить от мчащегося, как ураган, черного, выжженного остова. Он несся, не обращая внимания на ветер, быстро, как птица, словно сам был ветром; разбитый нос рассекал волны, расходившиеся двумя огромными гребнями вдоль корпуса. Почти лежа на борту, с обожженными обломками мачт, он летел прямо навстречу несчастному барку.
Палуба опустела. Остался лишь вцепившийся в борт Раладан. Бледные губы его шевелились, шепча уносившиеся ветром слова:
— Я сделал все, что мог, все, что мог, господин…
Под грот-мачтой на обгоревшей палубе мелькнула какая-то огромная, мрачная, зловещая тень, затем барк с ужасающим грохотом тряхнуло, треск ломающихся досок и рвущейся обшивки смешался с пронзительным воем, донесшимся из глубин корабля до палубы. Остов каравеллы разбил корму, словно она была сделана из соломы, развернул обреченный парусник вдоль оси и положил на борт, после чего помчался дальше, оставляя за собой пенящийся белый след. Кровавая молния ударила в разбитый корабль и исчезла где-то в его нутре.
Близился вечер, но из-за черных туч вокруг уже наступила темнота. Глубоко погрузившийся искалеченный корпус старого барка, лишенного руля, с разбитой кормой и сломанной мачтой, каким-то чудом держась на воде, несся в объятиях ветра на восток. На палубе не было ни единой живой души; если на корабле и оставался еще кто-то живой, то прятался глубоко в его трюме, ища иллюзорной безопасности в каком-нибудь темном углу, может быть в дрожащих объятиях товарища. Никто не управлял кораблем — это было просто невозможно, никто, впрочем, не осмелился бы выйти на палубу и взглянуть на море; все боялись смерти, но в сто раз сильнее был страх перед жутким черным призраком. Сама мысль о том, что остов сожженной каравеллы может вернуться, чтобы довершить начатое дело, повергала в ужас.
Наступил вечер, за ним ночь.
Завывал ветер, массы воды грохотали о доски корпуса. Черные волны вздымали корабль на своих гребнях, чтобы затем с шумом обрушить вниз, пытаясь раздавить его, ввергнуть в смертоносную пучину, но он раз за разом поднимался из бездны. Наконец протяжный треск возвестил о появлении нового, по-настоящему смертельного врага — рифов. Корпус трещал и бился о скалы, в потоках дождя, внезапно хлынувшего в свете молний, по палубе ползали какие-то люди. Вихрь вознес корабль на гребень новой волны, та подхватила его, словно детский плотик из палочек, перебросила через грозные скалы и швырнула на другие, огромные, зубастые. Истерзанный корпус разлетелся в щепки. Ревел ветер и ревели волны, посреди их рева крик человека был неразличим сквозь треск ломающихся досок, скрежет обломков, ударяющихся о шершавые камни скал. А потом уже не было слышно ничего, кроме раскатов грома, и белые молнии освещали зажатый среди скал, словно в клещах, нос корабля с остатками надстройки.