Конан обнял ее за плечи, привлек к себе.
— Не тревожься, моя красавица. Здесь и летом случаются снежные бури, но ярость их не бывает долгой, клянусь Кромом! Лучше думай о том, что мы почти добрались до цели, а значит, скоро повернем назад. К твоему Пуантену, к его виноградникам, к берегам Алиманы!
Зийна вздохнула.
За пламенной завесой костра продолжал идти снег.
Снег был на редкость густым, он прикрывал мир мутной мглой, и не кружился, не танцевал в воздухе, а падал отвесно, извергаемый невидимыми тучами. Легкие пушинки да белые мухи превратились в большие хлопья; ни неба, ни ближних скал было уже не разглядеть, а тундра исчезла совсем, словно ее навеки погребли снега — и травы, и мхи, и норы сирюнчей, и редкие деревья.
— Вот место, где кончается власть Митры, — произнес Конан, вытянув руку к снежной стене. — Тут свои боги, и играют они в свои игры.
— Нет, милый, нет! — воскликнула Зийна. — Скрылось лишь солнце, око Митры, но бог не покинул нас. Он с нами!
Девушка произнесла это с такой уверенностью, что Конан усмехнулся.
— С нами? Где же?
Она прижала руку к груди.
— Тут! В наших душах! Помнишь, ты рассказывал мне о людях, которым дозволено метать молнии? О тех, что носят в душе частицу божественного пламени? — Конан кивнул, не понимая, к чему она клонит. — Подумай же, милый: если б ты владел таким даром, разве молнии Митры покинули бы тебя, испугавшись метели? Конечно же нет! А значит, и бог был бы с тобой. И ты разметал бы тучи, снег и туман огненными стрелами!
— Но такого дара у меня нет, — сказал Конан, чувствуя, как стужа заползает под волчий плащ, как мороз холодит лицо. — Да, такого дара у меня нет, и вот весь огонь, которым я владею. — С этими словами он протянул руку к костру, а потом ощупал свой наголовный обруч. Защитит ли магия железного кольца Дайомы от злобных отпрысков Имира? — думал киммериец. Сможет ли он поразить их заколдованным ножом? Возможно, и так, но лучше, если б эти твари вообще не появились… Что делать им тут, у морского берега, вдали от гор с ледяными вершинами? Да еще летом?
Пламя костра дрогнуло; поднимался ветер. Он дул не с моря и не с равнины; он кружил, вращался тысячью малых вихрей, и каждый из них напоминал крохотное подобие смерча, увиденного Конаном когда-то на Острове Снов. Только тот вихрь, принявший облик Сета, Владыки Вечной Ночи, был похож на огромную черную змею, а эти змейки казались белыми и расплывчатыми, словно призраки. Они метались, дергались и плясали, подчиняясь ветру, который выл все пронзительней, все громче, пока голос его не заглушил треск ветвей в костре. Стужа леденила спину Конана, и он, пытаясь согреться, повернулся боком к костру.
— Снежные демоны пришли, — со страхом сказала Зийна, крепче прижимаясь к нему.
— Нет, — возразил Конан, — нет. Просто ветер кружит снега.
Но он не испытывал в том уверенности; в танце белых змеек чудилось ему нечто завораживающее.
— Нет, — возразил Конан, — нет. Просто ветер кружит снега.
Но он не испытывал в том уверенности; в танце белых змеек чудилось ему нечто завораживающее. Впрочем, они уже не были змейками.
Белые смерчи заметно выросли. Сначала они доставали всего лишь до колена, потом поднялись вровень с плечом и, наконец, превзошли человеческий рост — в два, в три раза, в десять раз… Они тянулись к невидимому небу, бросали в лицо Конану горсти ледяных обжигающих игл, морозили кожу. Костер еще защищал; от него струилось благодетельное тепло, и огненные языки, лизавшие скальный козырек, жаркой завесой отделяли двух путников от белой пустыни. От холода и ветра. От ярости разбушевавшейся вьюги. От смерти.
— Смотри! — Зийна протянула дрожащую руку. — Смотри, милый! Дракон! Скалит на нас клыки…
— Нет, — Конан поднял лежавшее на коленях копье и пошевелил пылающие ветви. — Нет! Это метет поземка, и снежные ее струи напомнили тебе змея.
Может быть, и так, — сказал он себе, вглядываясь в белесую круговерть. А может быть, и в самом деле дракон… Но драконы его не пугали; он готовился к более страшному. Завораживающая пляска белых змей притягивала его взгляд, проникшая под плащ стужа леденила сердце.
Белые змеи стали огромными колоннами, вращавшимися и кружившими на фоне мутной мглы, под дикое завывание ветра. Но одна из них почти не увеличилась в размерах; она была по-прежнему небольшой, не выше плеча рослого мужчины. И не походила на змейку; скорее, на развевающийся плащ или хитон, небрежно наброшенный на плечи. Чьи плечи? Конан не мог этого сказать. Иногда сквозь белесую пелену вдруг проступали очертания прекрасного лица, пленительной груди, точеного колена; затем киммериец видел лишь развевающийся по ветру снежный балахон. Это бесплотное одеяние все приближалось и приближалось к костру, и жаркое пламя вдруг начало угасать. Его языки уже не облизывали нависший над головой Конана камень, а лишь тянулись к нему, то вспыхивая ярче, то опадая, словно увядающий алый цветок.
— Костер! — воскликнула Зийна. — Костер гаснет, милый! — В голосе ее звучал ужас.
— Ветер задувает пламя, — произнес Конан, едва шевеля заледеневшими губами. — Идрайн! Иди сюда! Передвинь бревно ближе к огню!