— Почему? — подала голос Зийна, обласкав Конана взглядом голубых глаз.
— Потому, малышка, что дочери Имира склоняют мужчин к любви и к смерти в своих ледяных объятьях. А женщине обниматься с женщиной толку нет.
— Значит, твоя девушка нас спасет в случае чего, — ухмыльнулся Тампоата. — И сейчас тепло, не время для метелей и вьюг… Стоит ли опасаться?
— Опасаться стоит всегда, — молвил Конан. — В Ванахейме даже летом падает снег.
Они снова замолчали, потом Зийна напомнила:
— Ты еще говорил о кутрубах…
— Кром! Эти твари опасней ледяных хейворков, потому как умеют летать! И еще они вечно голодны и пожирают людей словно баранов, фаршированных фисташками. Но водятся кугрубы в жарких краях, в горах и пустынях Иранистана, так что здесь они нам не страшны.
— И с ними тебе доводилось встречаться? — спросил Тампоата.
— Доводилось. С одним сидел я вместе в стигийской крепости, в темнице. Звали его Шапшум; огромный парень с волосатой шкурой и клыками длиной в ладонь…
Конан сделал паузу, припоминая. Молодой пикт толкнул его локтем в бок.
— Клянусь богами Леса, Неба и Луны! Каждое слово надо из тебя вытягивать, киммериец! Ну, сидели вы в крепости… А что потом?
— Потом вырвались на волю и разнесли ту крепость по камешкам.
Правда, разносил Шапшум и жрал стигийцев одного за другим, а я искал в развалинах сокровища.
— И нашел?
— Нашел.
— А куда они делись?
Конан пожал плечами и усмехнулся.
— Куда деваются все сокровища? В сундуки кабатчиков, как ведомо всем… Многое я пропил-прогулял в Аргосе да Шеме, но остатков хватило, чтоб снарядить судно да набрать на Барахах добрую команду… Только и корабль тот, и люди мои пошли на дно по воле злобного колдуна.
— Это какого же?
— Того, в чьи владения мы идем, — коротко ответил Конан. Ему не хотелось распространяться о цели их странствий. Зийна не бросила бы его даже на краю света, а Тампоате достаточно было слов старого Зартрикса: мол, помоги киммерийцу уничтожить зло, что затаилось на севере, в каменных башнях у берега моря. Хоть пикт и был любопытен словно сирюнч, но лишних вопросов не задавал.
За недолгие дни совместных странствий Конан к нему привязался. Прежде глядел он на пиктов сквозь прицел арбалета, либо ловил на копье, либо бил секирой; и мало с кем из них довелось ему обменяться словом. Теперь же пикт шел рядом с ним, и постепенно Конану открывалась душа лесного народа: источники их безумной отваги, их кодекс чести, их предания и обычаи, жестокие, но по-своему справедливые. Правда, Тампоата, сын Никатхи и киммерийской пленницы, являлся необычным пиктом: не угрюмым, как его сородичи, а веселым, не молчаливым, но скорее разговорчивым и любопытным. И он, безусловно, был куда более приятным спутником, чем сероликий Идрайн. Он был человеком!
Сейчас Тампоата толковал об оружии.
— Разве железный топор крепче каменного? — говорил он. — Попробуй, ударь железом по камню — только искры полетят! Так что в крепости они равны. Но железо надо достать из земли и, как говорят, долго калить в огне, а потом трудиться над ним с молотами и другими хитрыми штуками, что позволяют держать раскаленный клинок или топор, острить его край, проделывать в нужных местах дыры. С камнем все проще: нашел подходящий осколок, оббил его, заточил — вот тебе и секира! К тому же железо поедает ржавчина, а камень…
— Пока ржавчина сожрет клинок, им можно срубить много голов, — прервал пикта Конан, поглаживая рукоять зингарского меча. — А если ты мажешь сталь жиром, то ей никакая ржавчина не страшна.
— Жиром! — воскликнул Тампоата. — Жиром! Кормить мертвое железо добрым жиром, который можно съесть! Нет, это не для пиктов!
— Просто пикты прожорливы и ленивы, а потому не желают возиться с железом и выучить кузнечное ремесло.
— Пикты благородны и преданы обычаям старины! А в старину все делалось из камня.
— То время давно прошло.
— Ха! Для киммерийцев и прочих иноплеменников, не чтящих заветы Гулла, может и прошло! Но пикты живут по старым законам.
— Однако все остальные живут иначе. Пиктам хочется переупрямить весь мир?
— Пиктам нет дела до вашего мира!
Они заспорили: пикт горячился и сверкал глазами, доказывая преимущества каменных секир и копий с кремневыми наконечниками, Конан, усмехаясь, твердил свое. Наконец он остановился, вытянул руку к торчавшему слева огромному валуну и сказал:
— Видишь этот утес? Ставлю челюсть Крома против задницы Гулла, тебе не поразить его копьем! Слишком оно тяжело и неуклюже, и с пятидесяти локтей ты не попадешь даже в большой камень.
Значит, не попадешь и в человека! А я сделаю это с легкостью. — Он взвесил в ладони зингарское копье с изящным листовидным лезвием.
— Не попаду? — Тампоата тоже остановился и сбросил на землю свой плащ, лук и колчан. — Считай, что Кром уже лишился челюсти!
Он начал раскачивать копье — массивное, с ясеневым древком и широким наконечником из пластины кремня.
С одной стороны она была заточена, с другой оканчивалась плоским язычком, вставленным в расщеп древка и залитым какой-то черной субстанцией. Поверх клея был туго намотан кожаный ремешок, а в него вплетены украшения — пара ярких перьев и связка пресноводных ракушек.