Конан расслабился, погружаясь в сон — не колдовской, а самый обычный, что приходит после кувшина выпитого вина. Его тело — мощная крепкая плоть зрелого мужчины, еще не достигшего тридцати — не нуждалось в отдыхе, но так приятно погрузиться в сладостную дремоту на берегу океана, где волны тихо плещут, набегая на песок, и солнце ласково оглаживает нагую грудь теплыми пальцами лучей… Причудливые миражи снова начали плыть под сомкнутыми веками киммерийца, то раскатываясь туранской степью или покрытой снегами сверкающей равниной Ванахейма, то уходя в бескрайнее небо обрывистыми склонами гор Ильбарс, то застилая взор стеной гигантских деревьев, за которыми лежали необозримые тропические болота Куша и Черных Королевств. Он видел дворцы Аграпура, стены Бельверуса, узкие улочки Шадизара и Аренджуна, башни и замки Аквилонии, кипящий жизнью порт Кордавы, пирамиды Кеми… Корабли, колесницы, таверны с огромными винными бочками, походные костры, лавки, базары, блеск золота, шелест торопливо разворачиваемых шелков, сверкающие потоки самоцветов… Весь мир принадлежал ему, и разве мог он променять такое сокровище на маленький островок в западных морях? И на женщину, которая попыталась его обмануть?
Он очнулся, почувствовав, как кто-то осторожно трясет его за плечо.
— Амра! Господин!
Конан поднял веки — над ним нависло широкое темное лицо Хафры. Усидев, что вождь пробудился, чернокожий почтительно отступил на шаг.
— Господин, вернулся Сандара с людьми. Кормчий «Громовой Стрелы» возглавлял охотничью партию, что отправилась в лес еще утром. Кивнув, Конан потянулся к кувшину, поднял его и сделал основательный глоток.
— У Сандары все в порядке?
— Да, господин.
— Все живы?
— Да, Амра.
— И добыча хороша?
Кушит осклабился.
— Пяток кабанов, мой повелитель, и птицы без счета!
— И никто из парней не получил ни царапины?
— Ни малейшей, господин.
— На корабле тоже все хорошо?
— Да. Уже заканчивают работу.
Нашарив яблоко, Конан запустил его прямо в лоб Хафры и рявкнул:
— Почему же ты тогда разбудил меня, пес? — Протянув руку, он намеревался было ухватить еще один плод, но ощутил под пальцами эфес меча и потянул его к себе. — Придется встать, — пробормотал киммериец под нос, — и ободрать шкуру с этого мерзавца… Приколочу ее на двери каюты, чтобы остальные ублюдки больше уважали своего капитана… Лицо Хафры посерело; кушит отступил еще на пару шагов, прижимая ладони к груди и кланяясь.
Нашарив яблоко, Конан запустил его прямо в лоб Хафры и рявкнул:
— Почему же ты тогда разбудил меня, пес? — Протянув руку, он намеревался было ухватить еще один плод, но ощутил под пальцами эфес меча и потянул его к себе. — Придется встать, — пробормотал киммериец под нос, — и ободрать шкуру с этого мерзавца… Приколочу ее на двери каюты, чтобы остальные ублюдки больше уважали своего капитана… Лицо Хафры посерело; кушит отступил еще на пару шагов, прижимая ладони к груди и кланяясь. Он казался сильным парнем и повидал всякого, уже не первый год плавая на «Стреле» и занимаясь пиратским промыслом, но больше всего боялся разгневать нового вождя. Впрочем, как и любой человек в команде, если не считать Каллы. Прости, господин… Кроме свинины и птицы, у Сандары есть еще добыча… Потому я осмелился потревожить…
— А! — сказал Конан, убирая руку с меча. — Поймали кого-нибудь в лесу?
— Да, Амра, — кушит, подметив, что гроза миновала, с облегчением перевел дух.
— Надеюсь, хорошенькую девчонку, — пробормотал киммериец, вновь поднимая кувшин. — И не такую строптивую, как эта Калла…
, — Вот как? — Его возлюбленная выступила вперед из-за широкой спины Хафры, как всегда яростно сверкая черными очами. — Похоже, я тебе успела надоесть?
Конан нахмурился. Калла не раз заставляла его со вздохом вспоминать о мягкой и нежной Зийне, светловолосой пуантенке, которая никогда не вернется на берега родной своей Алиманы… В отличие от нее, нрав у Каллы был суровым и никак не гармонировал с прелестным личиком и гибкой соблазнительной фигуркой. Несмотря на свой юный возраст — ей еще не исполнилось и двадцати — девушка успела проплавать на пиратской галере лет пять, что, разумеется, отразилось на ее манерах. Она владела абордажной саблей не хуже бывалого головореза, справлялась и с парусом, и с веслом, а арбалет в ее тонких сильных руках бил без промаха на сотню шагов. Ее любимым занятием была охота — что на четвероногую, что на двуногую дичь, без разницы.
— Молчишь? — Калла вызывающе подбоченилась и подошла ближе с дерзкой усмешкой на сочных алых губах. — Отвечай, я тебе надоела?
Ей давали слишком много воли, подумал Конан, испытав мгновенный всплеск сожаления, что вместе со «Стрелой» унаследовал и эту красотку. В своем роде она была не менее строптивой, чем Карела, Рыжий Ястреб, предводительница шайки заморанских разбойников, и столь же коварной, как офирянка Синэлла, жрица Аль-Киира. Впрочем, Конан надеялся, что сумеет обуздать ее; эта дрессировка послужила бы приятным развлечением на пути к далекому острову в Западном океане.
— Исчезни, женщина, — он повел рукой. — Уйди, иначе, клянусь Кромом, я прикажу закопать тебя связанной в песок и оставлю крабам на поживу!