Так они и сделали. Кулрикс насытился, взял лук со стрелами и пошел на охоту. Весь день бродил он по лесам и полянам, глядел в реки да озера, но не высмотрел ничего, кроме пустоты; а на закате вернулся и сказал Семитхе, что не удалось ему добыть ни зверя, ни рыбы. «Что ж, — ответил ему брат, — у меня осталась еще одна нога. Съешь ее, и завтра снова испытаем твою удачу».
Но удачи Кулриксу не было. Опять пробродил он целый день и вернулся в хижину к Семитхе угрюмый и мрачный, сбросил плащ, швырнул в угол оружие и завалился спать. Спал же он на спине, запрокинув голову, так что шея выгнулась дугой и на горле была видна каждая косточка.
Поглядел на брата Семитха и понял, что не желают боги даровать Кулриксу милость и удачу. Сам же он едва двигался, ослабев от голода и потери крови, и пальцы его не могли ни тетивы натянуть, ни стиснуть рукоятку ножа. И понял он, что умрет на следующий день, не испытав своего счастья, а вместе с ним умрет и племя пиктов, ибо Кулриксу боги явно не благоволили. Кто может разобраться в их намерениях? Никто! Боги повелевают, а люди выполняют…
С этой мыслью Семитха подполз к брату и перекусил ему горло. Напился он крови и ощутил, что силы прибыло; съел мяса и увидел, что раны его зарубцевались. Тогда поднял он лук, выполз из хижины и тут же столкнулся нос к носу с огромной дикой свиньей.
Пристрелил ее Семитха, и начал кормить своих женщин мясом, и кормил до тех пор, пока не встали они на ноги и не обрели прежнюю резвость. Тем временем звери приходили прямо к хижине Семитхи, и он стрелял на выбор кабанов и оленей, медведей и лосей — а это значило, что взор богов покоится на нем, коль он, безногий, может промыслить добычу для себя и двадцати женщин. Вернулась к Семитхе телесная мощь, и понял он, в чем заключается его предназначение…
— В чем? — тихонько спросила Зийна, не спуская с рассказчика потемневших глаз.
— Конечно, породить новое племя, — пояснил Тампоата. — То был священный долг Семитхи, выполненный им с честью, клянусь Гуллом!
— Кром! Как же он, безногий, справлялся с двадцатью женщинами? — поразился Конан. Он слушал рассказ Тампоаты не без интереса, размышляя о том, что и пикты вроде бы являются людьми: хоть они носят волчьи шкуры и поклоняются какому-то ничтожному Гуллу, но так же любят забавные истории, как жители цивилизованных стран. Это было почти открытием.
— Что с того, что безногий! — молвил Тампоата, усмехаясь. — Детей делают не ногами… Ходить он не мог, но в остальном, как говорится в преданиях, был мужем хоть куда! Все мы, нынешние пикты, его потомки. Только южные произошли от десяти жен Кулрикса, а северные — от женщин Семитхи.
— Что же сталось с Кулриксом, братом его? — вновь задала вопрос Зийна.
— Останки, что не доел Семитха, женщины подвесили в дубовой роще, пожертвовав богам. С тех пор и родился обычай привязывать к ветвям дуба тех, кто погиб достойной смертью. Раньше боги Леса, Неба и Луны принимали в жертву только пиктов, но со временем нрав их сделался мягче, и теперь они не брезгуют людьми других племен.
— Не знаю, можно ли назвать достойной смерть этого Кулрикса, которому брат перегрыз горло, — заявил Конан. — По мне, так все это детские сказки и одно вранье. К примеру, ты говорил, что Семитха охотился с луком, но ваши пикты не знали такого оружия, пока не перебрались на туранский материк. У них были пращи, да копья, да каменные топоры, вот и все! Клянусь Кромом, про это мне доподлинно известно!
— От кого же? — вскинулся Тампоата.
— От того, кто видел твоих предков тысячи лет назад и потрошил их, словно куропаток!
— Ха! И ты называешь мои истории враньем? А сам… сам-то… — Тампоата хлопнул ладонями по земле, подняв тучу пепла, и зашелся хохотом. — Кто мог видеть моих предков тысячи лет назад и дожить до наших времен? Кто мог поведать об увиденном глупому киммерийцу? Хотелось бы мне познакомиться с этим человеком!
— С чего ты взял, что он — человек? Он был духом, и остался духом… Рана Риорда, Небесная Секира — слышал о такой? Священный топор атлантов, который сшиб больше пиктских голов, чем встретилось тебе за всю жизнь!
Внезапно лицо Тампоаты стало серьезным; брови мрачно сдвинулись, а в серых глазах промелькнули тревожные огоньки.
— Да, я слышал об этом колдовском оружии от наших стариков, — пробормотал он. — Но ведь оно исчезло… пропало так давно, что мудрые друиды потеряли его кровавый след… Или?.. — Он вскинул опасливый взгляд на Конана.
— Или! Пропавшее всегда можно разыскать, или оно разыщет тебя само, — с усмешкой произнес киммериец. — Я был знаком с Рана Риордой, духом Секиры, и выслушал много историй о давних временах, когда у Призрака не мутилось в голове.
Но в остальное время… — Лицо Конана перекосила гримаса отвращения.
— А что в остальное время? — спросила Зийна, трепеща от ужаса и любопытства.
— В остальное время он требовал крови. Крр-роовь, крр-роовь! — проскрежетал Конан, явно передразнивая кого-то, и добавил: — Особенно он домогался крови пиктов и стигийцев. Стигийцы держали его в заточении, а пиктов он всегда ненавидел. Теперь же Рана Риорда… — тут киммерийцу показалось, что Тампоата будто помертвел лицом, и он, расхохотавшись, похлопал пикта по плечу: — Не падай духом, лесная крыса! Теперь призрак, вместе с Секирой, покоится столь далеко, что до ваших смрадных джунглей и гнилых пустошей ему вовек не добраться! Он на краю земного диска, на южном материке My, ржавеет там в густых туманах!