Теперь соперники сражались грудь о грудь, сжимая Друг друга в богатырских объятьях; лица их покраснели, налились кровью, жаркое дыхание вырывалось из распяленных ртов, глаза вылезали из орбит, мышцы подрагивали от напряжения.
Они походили сейчас на двух львов, рыжего и темногривого, сошедшихся в смертельном поединке — пасть к пасти, клык к клыку, коготь к когтю. Киммериец давил, но ван не уступал; ванир нажимал, но киммериец держался.
Наконец Конан просунул ногу меж широко разведенных колен Хорстейна, выбрал подходящий момент и ударил вана пяткой по голени. Они свалились; Конан был наверху, Хорстейн — внизу, и затылок его глухо стукнулся о каменистую землю. Падение и крепкий удар оглушили вана — совсем ненадолго; но этого времени Конану хватило, чтобы поймать могучую длань рыжего, заломив ее в локте. Резким рывком киммериец перевернул Хорстейна на живот, продолжая выворачивать руку. Теперь ванир разъяренным медведем рычал и бился под ним, но никак не мог освободиться; было ясно, что стажировки в шадизарских кабаках этот увалень не проходил.
Конан поймал его вторую руку, уселся на крестец поверженного соперника и придавил коленом хребет.
— Ну, ты все еще хочешь услышать, как бренчат монеты в моем кошеле? — поинтересовался он. — Или хруст твоих костей будет звучать приятнее?
— Пуу-стии… — прохрипел ванир, не прекращая, однако, попыток к сопротивлению. — Пуу-стии… хорр-рек!
Конан обозрел необъятную спину, поросшую рыжим волосом.
— Я могу сломать тебе шею, хребет или руку… Могу и отпустить! Выбирай, отрыжка Имира.
Он немного ослабил захват, и Хорстейн пробормотал:
— Отпусти! Но чего ты за это хочешь?
— Ничего! Почему ты решил, что я возьму с тебя выкуп?
— Не бывало еще, чтоб разбойник-киммериец отпустил честного ванира без выкупа!
Конан расхохотался и встал, разжав стальные тиски на руках рыжеволосого. Этот Хорстейн не внушал ему неприязни — пожалуй, даже нравился.
— Я тебя отпускаю, рыжая шкура. Все, что ты мне должен — пара-другая историй.
— Каких еще историй? — подозрительно спросил ванир. Он сел и, морщась, начал растирать запястья.
— Ну, к примеру, о том, чья это земля на самом деле, — Конан сплюнул в сторону скал. — Оборванцу вроде тебя положено всего шесть локтей, причем не на земле, а под землей. И если эти богатые угодья, — он сплюнул в сторону тундры, — в самом деле имеют хозяина, то зовут его никак уж не Хорстейн, сын Халлы.
— Ты не прав, — возразил рыжий. — Берег этот ничей, а значит, мой, клянусь сосульками в бороде Имира! Вот дальше, за моими землями, — Хорстейн ухмыльнулся, помянув о «своих землях», — лежит бухта Рагнаради, принадлежащая Эйриму Удачнику. Еще зовут его Высокий Шлем, потому что носит он на голове железный горшок с навершием в пол-локтя, взятый не то в Гандерланде, не то в самой Аквилонии. Он, этот Эйрим…
— Господин! — донеслось сзади, и Конан, обернувшись, увидел, что Идрайн помахивает секирой. — Господин! Должен ли я подойти и снять голову с твоего врага?
— Стой! — рявкнул Конан. — Стой на месте! И расстели плащ, чтобы моя женщина могла сесть! А этот ванир мне не враг. Я желаю с ним поговорить.
Ему не хотелось, чтобы Хорстейн разглядел голема вблизи. Можно было биться о любой заклад, что рыжеволосый ванир не станет рассказывать всем и каждому о своем поражении, но об удивительном серокожем существе ростом в семь локтей он мог и проболтаться. Лишние же слухи Конану были не к чему.
Можно было биться о любой заклад, что рыжеволосый ванир не станет рассказывать всем и каждому о своем поражении, но об удивительном серокожем существе ростом в семь локтей он мог и проболтаться. Лишние же слухи Конану были не к чему.
— О! — произнес Хорстейн, выразительно подняв палец и усаживаясь на вязанку с хворостом. — О! Господин! Видать, ты не простой человек, киммерийская рожа, коль тебя величают господином!
— А как еще слуга должен звать хозяина? — буркнул Конан, поднимая плащ, пояс с мечом и кошелек зингарского матроса. Пояс он затянул вокруг талии, плащ набросил на плечи, а кошелек принялся подбрасывать в руках. Монеты в нем звенели тонко и соблазнительно.
— Значит, за твоими землями находится бухта Рагнаради и поселение Эйрима Высокого Шлема, — произнес киммериец. — А далеко ли до него?
— За день можно добраться, — сказал Хорстейн. — За день, если не разыграется буря. А коль разыграется, то не доберешься вовсе. — Он привстал и, щурясь, оглядел горизонт и небеса. Их начали затягивать темные тучи.
— Какие же земли лежат за уделом Эйрима? — спросил Конан, словно бы не слыша последних слов ванира.
— Там есть еще десяток подворий, а за ними — Кро Ганбор, каменные башни да стены, а посередь них — злобная крыса, прокляни ее Имир! А дальше ничего нет, только вечные льды да снега, где и летом сдохнешь с голоду, если не навостришься жрать волчатину. Ты как насчет волчатины, киммериец?
— Мне больше по нраву крысятина. Ты вот обмолвился насчет крысы за стенами Кро Ганбора… Это кто ж таков?
Огромный ванир повел плечами, будто поежился, и внезапно севшим голосом пробормотал:
— Колдун, поганые моржовьи кишки! Живет там столько годов, что и старики не упомнят, когда он появился в наших краях… — Тут Хорстейн поднял глаза и произнес еще тише: — Ты, киммериец, здоров драться… шустрый, видно, парень! Но не советую я тебе подходить к стенам Кро Ганбора. Может, и уйдешь обратно, да только в медвежьей шкуре. Или в волчьей… Это уж как чародею будет угодно!