Пикт пошевелился.
— Я хочу говорить с тобой, Конан-киммериец. Так повелели Деканаватха и мудрые друиды.
— Ты знаешь меня?
— Я слышал о тебе, — Никатха пожал плечами.
— Вполне достаточно, чтобы всадить тебе в глотку стрелу.
— Тогда в чем дело? — Конан вытащил нож и теперь угрожающе раскачивал его в ладони.
— Вождь и друиды повелели, и я говорю, а не стреляю. Хотя тут, клянусь Гуллом, за каждым камнем сидит человек с луком или пращой.
Никатха изъяснялся на дикой смеси киммерийского, аквилонского и немедийского: все эти языки имели общий корень, так что Конан неплохо понимал пикта. Особенно, когда речь зашла о лучниках и пращниках, сидевших за каждым камнем. Теперь он точно знал, что нечего рассчитывать на Идрайна; конечно, неуязвимый голем перебьет пиктов, но за это время и Зийну, и самого Конана изрешетят стрелами.
Подумав об этом, киммериец сунул кинжал в ножны и кивнул Никатхе:
— Говори!
— Тридцать четыре воина шли по твоим следам до Сизой Пустоши, — произнес пикт. — И все они там погибли. Я видел: одних поразили стрелы, других — меч… а третьи разрублены напополам словно кабаньи туши. И есть такие, чьи головы треснули как спелый орех под ударом молота.
— Что удивительного? — сказал Конан. — Я не собирался играть с вашими лесными крысами в кости.
— Не в том дело. Вас двое — двое и женщина. Двое бойцов не могут одолеть три десятка. Если только тут не замешана волшба.
— Вся волшба — мой меч да его секира, — Конан кивнул в сторону Идрайна. — Другой не было.
Внезапно возбудившись, пикт запустил пятерню в густую бороду и сделал шаг вперед. Темные его глаза сверкнули.
— Ты лжешь, киммериец! Там было колдовство! Наши друиды это учуяли!
— Ваши друиды не учуют даже запах свежего пива с трех шагов, — с презрительной усмешкой сказал Конан. — Они неискусны и слепы, как беспородные псы.
Разумеется, это было преувеличением. К примеру, Зогар Саг, колдун из конаджохарских дебрей, умел многое, хоть и не являлся друидом. Этому шаману подчинялись и звери лесные, и люди, и всякие твари вроде болотных демонов… Что ж тогда говорить о друидах, служителях богов Леса, Неба и Луны!
— Неискусны? — повторил Никатха, вцепившись в бороду обеими руками. — Неискусны, ты сказал? Так знай же: в моем отряде есть белый друид, мудрый Зартрикс! Он провел нас по снегу и льду, среди скал и над солеными водами — провел быстро, чтоб мы сумели тебя догнать. И он сделал так, что ни ты, ни твой воин не заметили нас, пока не очутились в окружении. Или ты и в это не веришь?
Никатха испустил долгий гортанный клич, и отовсюду, из-за камней и скал, поднялись коренастые фигуры в плащах из волчьих шкур. Одни держали луки и пращи, другие — связки дротиков, третьи — копья, молоты и каменные секиры, излюбленное оружие пиктов. Людей было сотни полторы, не меньше, и Конан почувствовал, как волосы его зашевелились под железным обручем Дайомы. Он покосился на своих спутников. Черты Идрайна казались безмятежно-спокойными, но лицо Зийны помертвело. Она, вероятно, уже прощалась со своим цветущим Пуантеном и виноградниками на берегу Алиманы.
— Я вижу много крыс, — вымолвил Конан, — но среди них нет пса, унюхавшего мой след. Где он? Где этот друид Зартрикс, который привел вас сюда?
— Все в свое время, киммериец, все в свое время, — Никатха важно огладил бороду. — Итак, наши друиды почуяли злое колдовство, и Деканаватха, великий вождь, повелел нагнать вас и подвергнуть испытанию.
— Итак, наши друиды почуяли злое колдовство, и Деканаватха, великий вождь, повелел нагнать вас и подвергнуть испытанию.
— Какому еще испытанию? Сунуть в костер? Привязать к столбу пыток посреди селения? Или подвесить вниз головой где-нибудь в роще?
— В священных рощах висят жертвы богам, киммериец. Клянусь великим Гуллом и прародителем нашим Семитхой, это высокая честь, которой достойны лишь храбрейшие из наших врагов. Что же касается колдовства, то с ним дело будет иметь мудрый Зартрикс, и как он порешит, так и станется. Те из вас, кто чисты, повиснут в роще, а злого демона искоренит наш жрец. Искоренит божественным огнем!
— По мне, что висеть, что гореть, все едино, — пробормотал Конан, оглядывая ряды пиктских воинов. — И лучше я приму смерть от стрелы и секиры, чем от веревки и пламени костра. Будем сражаться, бородатый пень!
Он выхватил меч и кивнул Идрайну. Зийна тоже обнажила оружие. Лицо девушки все еще казалось застывшим, во в глазах вспыхнул боевой огонь. В чем-то пуантенцы напоминали пиктов: они тоже никогда не отступали перед врагом и не боялись смерти.
— Вперед! — скомандовал Конан своему маленькому отряду. — Сначала возьмем этих!
Шагнув к ближайшей группе пиктов, он поднял было меч, но тут над скалами раскатился глубокий мощный голос — не голос даже, а глас, достойный бессмертного бога:
— Остановись, киммериец! Остановись, во имя Могильных Курганов твоего Крона! Остановись, если не хочешь лишиться жизни и достойного погребения!
В пяти шагах от Конана возникла высокая фигура в белых одеждах. Он не мог сказать, из-за какой скалы выскользнул этот жрец, древний, как прибрежные камни; быть может, друид давно пребывал здесь, укрытый магическим плащом невидимости. Тощий, с длинной белоснежной бородой, он выглядел столетним старцем, но громоподобный голос и грозно подъятая рука не могли принадлежать человеку, стоящему на краю могилы. Он был бодр и силен — если не телесно, то духовно; его сверкающий взгляд прожигал киммерийца, словно молнии Митры. Подол белого одеяния друида пластался по земле, костлявая грудь была открыта ветру, кожа, иссеченная морщинами, цветом и видом напоминала дубовую кору. Он был древен, но грозен, и ни один из пиктских воинов не доставал ему до плеча. Да, против этого старца покойный шаман Зогар Саг из Конаджохары был бы что щенок против матерого седого волка!