Удар был не так силен, как обычно, если учесть, что правая нога до сих пор казалась мне сломанной, не был он и точен, поскольку было темно, но при всем при том его было достаточно, чтобы заставить этого парня кататься по палубе. Потом он замер, держась за живот обеими руками. В конце концов оказалось, что и он такой же человек, как и все. Я видел, как блестят его глаза, хотя и не мог различить, что они выражают. Не очень?то мне хотелось это понять. Помню, однажды я видел в зоопарке гориллу, здоровенное черное чудовище, которое развлекалось тем, что скручивало восьмеркой оси от вагонеток. Дожидаться, пока этот парень придет в себя, было примерно то же самое, что забраться к той горилле в клетку.
Дожидаться, пока этот парень придет в себя, было примерно то же самое, что забраться к той горилле в клетку. Я не стал ждать. Прихрамывая, я забежал за угол радиорубки, взобрался по спасательному плоту и распластался на верхней палубе.
На трапах, ведущих к мостику, показались бегущие фигуры, некоторые с фонарями. Они перекрыли мне путь к спасению — на корму, к веревке с покрытым резиной крюком, по которой я забрался на борт. И тут, когда темнота и скрытность нужны были больше всего, кто?то включил габаритные огни, среднюю и носовую палубы залило ослепительным белым светом. Одна из дуговых ламп на массивном кронштейне оказалась чуть впереди того места, где я лежал. Я почувствовал себя столь же заметным, как муха, прилипшая к белоснежному потолку. Я прижимался к палубе, будто хотел вдавиться в настил.
Они уже были возле кают?компании и радиорубки. Я услышал возгласы удивления в проклятия и понял, что они нашли раненого. Его голоса не было слышно, видимо, он еще не мог говорить. Отрывистый властный голос с немецким акцентом подал команду: — Молчать! Жак, у тебя с собой автомат? — Да, капитан. У Жака был уверенный голос, в других обстоятельствах я назвал бы его ободряющим, но только не теперь. . — Иди на корму. Встань у входа в салон и смотри вперед. Перекрой среднюю палубу. Мы пройдем на бак и оттуда двинемся цепью на корму и выгоним его на тебя. Если он тебе не сдастся, стреляй по ногам. Я хочу получить его живым.
О боже, это было похуже, чем кольт «Миротворец». Тот по крайней мере делает только один выстрел за раз. Я понятия не имел, что за автомат у Жака, возможно, из тех, что стреляют очередями по дюжине разрывных пуль, а то и больше. Мышца бедра у меня снова онемела, но теперь это была просто рефлекторная реакция.
— А если он прыгнет за борт, сэр?
— Нужно ли тебе объяснять, Жак?
— Нет, сэр.
Я был не глупее Жака. Мне тоже не нужно было ничего объяснять. У меня осталась минута, не более, потом будет уже поздно. Я осторожно пополз в сторону правого борта, подальше от площадки, с которой капитан Имри отдавал распоряжения своим людям, беззвучно спустился на среднюю палубу и двинулся к рулевой рубке. Мне не нужен был фонарь, потоки света от дуговых ламп обеспечивали иллюминацию, какую можно было только пожелать. Оглядевшись, я увидел то, что мне было нужно, металлический ящик с сигнальными ракетами.
Два быстрых надреза ножом и сняты веревки, которыми ящик крепился к палубе. Один кусок веревки длиной около десяти футов я привязал к ручке ящика. Потом быстро вытащил из куртки пластиковый пакет, сбросил куртку и резиновые яхтсменских штаны, надетые поверх водолазного снаряжения, засунул их в пакет и привязал его к поясу. Куртка и штаны сослужили свою службу. Фигура в резиновом скафандре, с которого капает вода, сразу вызвала бы подозрение, в то время как в обычной верхней одежде я мог бы в сумерках сойти за члена экипажа и преодолеть вдвое большее расстояние на палубе «Нантсвилла». Но теперь маскировка была не нужна. Пригибаясь, я перебрался из рулевой рубки на правое крыло капитанского мостика. Встал на самом краю и выпрямился. Приходилось рисковать — сейчас или никогда! — уже слышно было, как экипаж начал прочесывать судно. Я поставил ящик с ракетами на перила, потом опустил его вниз на полную длину веревки и стал медленно раскачивать из стороны в сторону, как лотовый перед забрасыванием лота.
Ящик весил по меньшей мере сорок фунтов, но я не обращал внимания на тяжесть. Амплитуда маятника все увеличивалась. Теперь при каждом взмахе он отклонялся на сорок пять градусов это был максимум того, что я мог получить. Время мое истекало, я чувствовал себя заметным, как акробат на трапеции в свете дюжины прожекторов, и столь же уязвимым. Когда ящик в последний раз качнулся в сторону кормы, я расцепил руки, отпустил веревку и рухнул на палубу, за брезент, который натягивают на мостике в штормовую погоду.
Уже падая, я вспомнил, что забыл продырявить проклятый ящик, не было никакой уверенности в том, утонет он или будет плавать. Я был уверен лишь в одном — беспокоиться об этом было уже поздно. Я услышал крик — он раздался в футах двадцати?тридцати от меня, ближе к корме. Я был уверен, что увидели меня, но сам никого не видел, Второй крик был громче и отчетливее, я узнал голос Жака.
— Он прыгнул за борт, — кричал он. — Правый борт, между кормой и мостиком. Быстрее фонарь!