— Здесь был кто-то из высокорожденных, — сообщила Идэль после того, как закончила чародействовать. — И ловушку он ставил на равного себе…
— Ты думаешь? — усомнился Дэвид. — Даже мы справились…
— Но какой ценой!.. — тихо произнесла она. — Конечно, подготовившись, любой из моих родственников — и даже я — способны противостоять даже и большему числу демонов. Но здесь расчет был на скорость и внезапность атаки. Если бы первой целью для атаки сейг выбрал бы не Минкарда, а меня, я, скорее всего, была бы уже мертва. Просто не успела бы ничего сделать. У меня такое чувство… — Она ненадолго замолчала.
Если бы первой целью для атаки сейг выбрал бы не Минкарда, а меня, я, скорее всего, была бы уже мертва. Просто не успела бы ничего сделать. У меня такое чувство… — Она ненадолго замолчала. — Такое чувство, что оставивший сейгов, почему-то был уверен в том, что тот, кто явится за ним следом, будет один.
— Ты хочешь сказать, что тут ждали кого-то другого? Не тебя?
— Да, похоже… Чуть позже я более тщательно исследую узел — может, там остались какие-то указания на приоритетную цель… Хотя сомневаюсь.
— Хм, есть еще одно предположение. Сейги могли «предназначаться» самому Севегалу. Что-то вроде запасного плана на случай, если ловушка с поддельным порталом не сработает. Он ведь мог и увидеть, что узор бинарного портала немного не тот, что должен быть. Если кто-то всерьез хотел устранить Координатора в тот день, когда должно было состояться покушение на Джейбрина, этот «кто-то» должен был предусмотреть и такой вариант.
— Да. Очень может быть, что ты прав… — грустно кивнула принцесса. Ее тошнило при мысли о том, с какой тщательностью шла подготовка убийства двух самых дорогих для нее людей.
Она помолчала, а потом сказала:
— В этом случае тому, кто все это сделал, приходилось трудиться в очень большой спешке. А значит — можно надеяться на то, что не все, представляющее хоть какой-то интерес, отсюда вынесено…
Эта мысль всех немного обнадежила, но дальнейшее изучение подземелья пришлось отложить. Следовало позаботиться о погибших. Тело Минкарда отдали его семье, Далина положили в склеп, расположенный неподалеку от замка Авиар.
В Кильбрене не хоронят умерших: считается, что земля — это тело богини Ёрри; нельзя осквернять мать, скармливая ей ее же детей. Предают земле только животных, атта и чужаков, поскольку их захоронение не имеет, с точки зрения кильбренийцев, никакого религиозного аспекта: похороны такого рода не более соотносятся с богиней, чем вскапывание грядок. Тела простолюдинов обычно сжигают, но даже такой вид обращения с мертвыми не считается чистым, поскольку остатки плоти, превращенные в пепел, разносятся по воздуху и рано или поздно оседают на земле. Для дворян и высокорожденных сооружают склепы; считается, что это — единственный способ уберечь богиню от осквернения.
Культ Ёрри наиболее распространен среди знати: это сравнительно новая религия, появившаяся в Кильбрене всего около двух тысяч лет тому назад или чуть больше. Сама Кион, родоначальница правящего дома высокорожденных, была жрицей богини; и лишь благодаря покровительству Ёрри смогла одолеть Меддиля — своего единокровного брата, предавшего себя Преисподней и получившего взамен власть над жуткими нечеловеческими силами. С тех пор Ёрри утвердилась в Кильбрене, и хотя распространение ее культа поначалу встретило некоторое сопротивление со стороны других домов, семья Кион приложила все усилия к тому, чтобы сделать данную религию доминирующей. По большей части их усилия увенчались успехом, хотя в среде простых людей Ёрри часто сливалась с более древними божествами земли, порождая весьма странные представления, в которых старые мифы перемешивались с новыми самым причудливым образом.
Полноценной жрицей богини могла стать лишь женщина, родившая, как минимум, одного ребенка. Нерожавшие женщины и мужчины-евнухи также могли принадлежать к жречеству, но исполняли по отношению к подлинным жрицам второстепенную, служебную роль. Они больше заботились о светской стороне религии, о хозяйстве и повседневных мелочах, в то время как полноценный мистический дар могла вместить лишь женщина, сама давшая кому-то жизнь.
В этом смысле истинные жрицы уподоблялись самой Ёрри, которая беспрестанно порождает живое — людей, птиц, зверей, рыб и насекомых… Особенно хорошим знаком считалось, если ребенок женщины умирал во время родов или вскоре после них: полагали, что таким образом Ёрри высказывает свое благоволение, забирая — непосредственно в свой удивительный рай — чистую, еще не оскверненную злом душу. Умерший ребенок мог стать — если женщина, оправившись от горя утраты, выбирала путь служения богине — ее мистическим проводником в царство Ёрри, святым спутником, посредником между этим миром и тем, между умом верующей и безграничным сознанием богини. Потеря ребенка создает во внутреннем мире матери дыру; в большинстве культур эту дыру пытаются затянуть; как-то исцелить, хотя бы отчасти, женщину от внутренней боли. В религии Ёрри шли другим путем, превращая образовавшуюся трещину — в дверь, через которую человек мог проникнуть в мир божественного бытия.
Культ Ёрри имел еще множество других, не менее любопытных особенностей, однако рассказывать о них здесь не место; достаточно упомянуть еще раз, что большинство «странностей» оставалось уделом жречества, в то время как обыкновенные верующие воспринимали Ёрри просто как мать-богиню, жизнетворящую силу вселенной. Если жрецом Ёрри мог стать далеко не каждый, то молиться ей мог любой желающий, рассчитывавший получить какие-либо блага при жизни или надеющийся попасть в ее рай после смерти. В первом Ёрри не делала различий, равно принимая молитвы всех, и в рай пускала всех искренне верующих. Единственное исключение тут составляли атта, которые попадали в рай не самостоятельно, а лишь сопровождая своего господина; вот почему атта, предавший господина или плохо служивший ему, не мог рассчитывать ни на что хорошее в потустороннем мире. Если же атта служил хорошо, а господин вел себя дурно, то в этом случае Ёрри отказывала в блаженстве обоим: ведь господин и атта — не два раздельных существа, а одно; и на добровольного раба возлагалась ответственность за то, что единство, частью которого он был, оказалось неприспособленно к вознесению в божественные сферы. У некоторых людей, только начинающих знакомиться с кильбренийской религией, тут возникал законный вопрос: справедливо ли решение богини? Ведь атта не приказывает, а подчиняется, как же он мог что-то изменить в своем дурном господине? За что его наказывают? Общий ответ на это со стороны ёррианских богословов состоял в том, что такой атта хотя и вел себя хорошо, но все же недостаточно хорошо; попав к дурному господину, он должен был действовать максимально чисто и праведно, и в этом случае его внутренний свет непременно должен был вывести господина из тьмы. Если же этого не произошло, то лишь потому, что атта недостаточно старался. Некоторые, услышав такой ответ, поднимали вопрос о свободе воли: ведь если человек свободен, он может отказаться от света всегда, даже тогда, когда его спутник — само воплощение света. Но так могли говорить лишь те, кто не понимал сути отношений между атта и господином: по представлениям кильбренийцев, атта и его господин — одно существо, а не два, а значит, принимает благо или склоняется ко злу это существо как одно целое — а не частями…