— За мной, дружина, за мной! — надсаживая горло закричал Духарев, разворачивая коня. — Отходим! За мной!
Пользуясь тем, что на правом фланге сохранился хоть какой-то порядок, Духарев решил попробовать увести уцелевших. Сейчас главное — прочь от лагеря. Отдать его ромеям — пусть грабят. Главное — сохранить воинов.
То ли Инвар понял его замысел, то ли — поддавлением катафрактов, но войско русов подалось вправо и, перестраиваясь на ходу, начало отступление. Ромеи наседали, но куда менее энергично, чем раньше.
Несмотря на все усилия магистра Склира и его лохаргов, большая часть ромейского войска устремилась к лагерю россов. Грабить. В общем, у Духарева и Ингмара был серьезный шанс уйти, сохранив свои дружины…
Но внезапно всё переменилось.
… Магистр Склир уже готов был отказаться от преследования отступающих русов, когда расклад сил на поле битвы радикально изменился. На горизонте появилось новое войско. И поскольку все силы ромеев в данный момент были уже задействованы, главнокомандующему Варде Склиру оказалось совсем не трудно догадаться, чьё это войско.
Как уже не единожды сказано выше, магистр Склир был отменным стратегом. Поэтому сразу сообразил, что будет дальше. Загудели трубы: общевойсковой сбор.
Через несколько минут наиболее дисциплинированная часть ромейских воинов собралась вокруг своего командующего. Это были те, кому было суждено спастить. Предоставив собственной участи тех, кто не мог передвигаться или слишком увлекся грабежом, Варда Склир покинул поле боя и скорым маршем двинулся к Аркадиополю.
Он проиграл бой, не приобрел добычи, но не проиграл военную кампанию, сохранив значительную часть войска.
Русы тоже понесли серьезные потери. Не менее серьезные, чем ромеи. Но сил у них оставалось достаточно, чтобы продолжать грабить ромейские земли.
Ни стратилат Склир, ни великий князь Святослав еще не знали, что исход военной кампании этого лета будет решен не здесь, на землях Фракии и Македонии, а в далекой Кесарии, где дука [19] Варда Фока, племянник убитого Цимисхием Никифора Фоки, поднял мятеж, сбросил черную обувь, надел красную и объявил себя императором ромеев.
Иоанн Цимисхий в ответ обвинил в предательстве отца и брата Варды Фоки: куропалата Льва и его сына Никифора [20] и приказал их ослепить. Но Варда Фоку это не остановило.
«Не Цимисхию, а мне принадлежит верховная власть! — объявил он. — Я могу гордиться тем, что дед мой был кесарем, а дядя — императором. А узурпатор Иоанн не побоялся всевидящего ока правосудия и заколол своего кесаря, как жертву, на разостланной среди пола постели, а отца моего и любимого брата подверг страшным мукам и по какому-то неясному и недоказанному обвинению лишил их сладчайшего света.
Справедливость побуждает меня отомстить за все это: я всемерно воздам ему за кровь близких, за то, что он замыслил погубить славный, доблестный род».
Это заявление не было голословной похвальбой. Мятежник действительно собрал немалое войско, так что угроза была очень серьезной.
Цимисхию потребовались все свои силы, чтобы подавить мятеж. И возглавить эти силы должен был стратилат Склир. Поэтому в Аркадиоиоль пришел приказ, вызывающий стратилата Склира в Константинополь, а к Святославу прибыли послы императора Иоанна с многочисленными дарами и четким указанием василевса: заключить мир с катархонтом россов.
Война закончилась — начался торг.
Его результата Духарев дожидаться не стал. Как только поджила нога, собрал своих дружинников, прихватил положенную ему часть добычи и отбыл в Булгарию.
Глава шестая
«Я отомщу…»
Сергей с трудом удерживался от того, чтоб не дать шенкеля Калифу, поднимая его в галоп.
Но следовало сохранять достоинство.
Воевода армии победителей не должен вести себя, как влюбленный мальчишка.
Тем более на глазах собственных воинов.
Поэтому так же неторопливо ложилась под копыта уже хорошо знакомая дорога. Текли мимо такие же знакомые сады и виноградники. А за спиной — привычная «музыка» рысящих конных сотен: дробь копыт, фырканье коней, голоса воинов, погромыхивание железа…
Смерды, трудившиеся на земле, при виде войска прекращали работу, но не бросались прочь, а снимали соломенные капелюхи и кланялись в пояс.
Они воспринимали русов как хозяев, а не как врагов, и Духарев тоже не чувствовал себя на этой земле захватчиком. Это был Межич. Земля его Людомилы. Значит, и его тоже.
Развилка. Одна дорога вела влево, к усадьбе. Вторая — вправо, к замку. Его недостроенные стены уже можно было видеть.
Духарев свернул направо. Калиф, чувствуя желание хозяина, прибавил.
Стены из светлого камня выросли уже почти на три человеческих роста. Снизу они казались выше, чем на самом деле. Дорога спиралью поднималась по холму между массивных темных каменных глыб — к будущим воротам.
Еще издали Духарева насторожило отсутствие каменщиков. Но в замке не было не только каменщиков — вообще никого, если не считать мальчишки-козопаса.
— Где все? — спросил Духарев, когда перепуганного мальчишку поставили перед ним.
— Нету, — пробормотал козопас.
— У вас что, праздник какой-нибудь?
— Не-а.
— Тогда почему здесь никого нет?
— Дык нету никого, — парнишка жутко трусил, и Духареву стало понятно, что толку от него не добьешься.