— Отпусти меня, воевода, — прохрипел сотник. — Я — целый. По щиту попало.
Оглушительно заревел рог.
Сергей отпустил Велима и занял свое место в строю.
И понял, что их никто не атакует.
Он чувствовал, что печенеги — рядом. Но через барьер мертвецов никто не совался.
И еще он увидел, что небо на востоке чуть-чуть посветлело.
— Князь! — позвал он.
— Я тут, воевода. — Голос Святослава был бодр и тверд.
— Светает, князь.
— Вижу.
— Плохо.
— Знаю.
— Может, попробуем пробиться к лодьям?
— Не выйдет. Мало нас.
Мало? Духарев попытался прикинуть, столько их здесь. Не сумел. Темно. Но раз князь говорит: мало…
— Что же делать будем, княже?
И почти физически почувствовал напряженную тишину, повисшую над отрядом русов после этих слов.
— Стоять, — сказал Святослав. — Стоять крепко. — И добавил, как тогда, в Доростоле, перед решающей битвой: — Мертвые сраму не имут.
Удивительно, но даже в эту минуту Сергей не пожалел о том, что выбрал бой, а не бегство.
Глава двадцатая
Мертвые сраму не имут
Большой хан Курэй смотрел на горстку уцелевших русов. Их было не больше сотни. Сбившись вместе, как отара испуганных овец, они ждали, когда он, Курэй, решит их судьбу. В утренних сумерках Курэй не мог разглядеть их лиц. Зато он мог видеть сотни мертвых тел, усеявших берег. И многие из них были телами его воинов. Особенно же много убитых степняков — вокруг кучки русов.
Подъехал брат Курэя, младший хан.
— Нашли золото? — отрывисто спросил Курэй.
— Нет, — коротко ответил брат.
— Почему?
— А где его искать?
— А ты спроси! — процедил большой хан.
— Не у кого спросить, старший.
— Не у кого спросить, старший. Все мертвы. Дорезали их. Не успел я, — младший брат сокрушенно покачал головой. — Вот только эти и остались. — Он показал на ощетинившихся мечами русов. — Что прикажешь, старший? Закидать их стрелами?
— Нет! Дай дорогу! — Курэй проехал мимо младшего брата и направил коня к уцелевшим.
— Я — большой хан Курэй! — крикнул он. — Кто из вас будет говорить?
Одни из телохранителей Курэя держали наготове щиты — прикрыть большого хана от опасности, другие подняли луки — бить того, кто осмелится послать в Курэя стрелу.
Никто в Курэя не выстрелил.
— Говорить буду я!
Русы раздвинулись, пропуская своего вождя вперед.
— Узнаешь меня, Курэй?
— Да, хакан, я тебя узнаю.
Не солгали ромеи. Перед большим ханом стоял хакан Святослав. Он был здесь. И — с малой дружиной. Но где его золото?
— Что скажешь, Курэй? — спокойно спросил Святослав.
Конечно, он не боялся. Великий воин не испытывает страха, когда видит свою смерть. Святослав — великий воин. В степи это известно всем. Но Курэй сейчас для Святослава могущественнее смерти, ведь он может подарить хакану русов жизнь. Святослав не может не думать об этом.
И в этом — его слабость. Сегодня. Но «завтра» у хакана русов не будет. Таких врагов не оставляют в живых. Разве что превратив в друзей. Но хакан Святослав не станет другом Курэя. Он слишком велик для этого. Однако сейчас он слаб. Воины Курэя могут перебить его крохотную дружину раньше, чем взойдет солнце. Святослав не откажется от надежды.
— Отдай мне золото, хакан. А я отдам тебе твою жизнь.
— Моя жизнь, хан, принадлежит Перуну и моей дружине, — ровно произнес Святослав. — Ты можешь попробовать ее взять. Отдать — нет. Она — не твоя.
Курэй кивнул. Святослав — великий воин. Курэю хотелось бы стать его другом. Но этого не будет. Не может волк дружить с пардусом. Но волк может добить пардуса, если тот ранен и слаб. И съесть его сердце и печень. Тогда вся степь будет принадлежать волку.
— Значит, не скажешь, где золото?
— Скажу, — спокойно сказал Святослав.
— Где же оно? — Курэй был очень удивлен и даже немного разочарован. Неужели он переоценил мужество врага?
— Оно уже в Киеве, большой хан, — лицо киевского князя — маска из грязи и засохшей крови. — Пойди и возьми, коль не боишься. Но учти: твой родич Кайдумат уже приходил. Псы обглодали его кости.
— Хоревой — не родичи мне! — отрезал Курэй. Он не терпел угроз и рассердился. — Прощай, хакан!
Большой хан повернул коня… И тут кто-то из русов бросил в него копье.
Телохранитель хана вскинул навстречу щит. Копье пробило щит и руку печенега, но хана не задело.
В ответ град стрел накрыл русов.
— Не стрелять!!! — закричал Курэй. — Живыми! Живыми брать!!!
Тысяча всадников закружила карусель вокруг поредевшего строя русов. Арканы взлетали и падали, пытаясь выдернуть из строя воинов Святослава…
… Гридни стояли крепко. Если кого и удавалось зацепить, клинок товарища успевал вовремя рассечь волосяной аркан.
Зато то один, то другой зазевавшийся степняк вылетал из седла, катился по жухлой истоптанной траве под ноги русов и, дернувшись, замирал навсегда, приколотый точным ударом копья или клинка.
Казалось, что линия красных русских щитов незыблема.
Но это только казалось.
Русы устали.
Русы устали. Вымотались. Сначала — многомесячная осада, потом — тяжелейший поход, и, наконец — ночная сеча вместо долгожданного отдыха. Иные из гридней стояли лишь потому, что их поддерживали плечи соседей.
Духареву было легче, чем другим. Он успел «перехватить» несколько часов сна. Но он тоже устал. В ушах набатом гудел стук собственного сердца. Спину сводило от боли. Рука, державшая чужой щит, онемела. Сергей стоял в первой шеренге. Высокий, больше чем на пядь выше остальных, Духарев чаще других становился мишенью. Движения его были точны и экономны, но каждое требовало напряжения всех сил. А сил осталось чуть-чуть…