— Ни звука, — произнес воевода негромким, но очень страшным голосом. — Ни звука, купец!
И вопль: «На помощь!», рвавшийся из груди Мышаты, умер, не родившись.
— Велим, — так же негромко сказал воевода. — Я хочу, чтобы в этом доме умерли все, кто носит меч.
— Воевода… Я не понимаю… — Велим смотрел на мертвого Пересола. — Это же наши…
— Нет, Велим. Это не наши. Наши — это ты и мои гридни, которыми ты командуешь. Ваши мечи принадлежат мне, и твой долг — повиноваться.
— Велим… — начал Мышата.
Но поучаствовать в разговоре у него не получилось. Кончик клинка коснулся его века. Глаза и рот Мышаты закрылись одновременно.
— Вас меньше, — сказал Духарев. — Но я знаю: вы справитесь,
Велим кивнул. Он тоже знал, что они справятся. Любой гридень из ближней дружины воеводы стоил двух таких, как Пересол. Сотник молча повернулся и вышел.
Духарев услышал его свист. Сотник созывал гридней. Через минуту в усадьбе Мышаты началась резня.
Сам же хозяин, багровый, трясущийся, сидел в удобном византийском кресле и проклинал тот день, когда впервые увидел Людомилу Межицкую.
«Надо было убить ее сразу, — думал Мышата. — Сразу, как только она оскорбила меня отказом. Сразу…»
Самого себя Мышата не мог обмануть, как ни старался. Он приказал убить боярышню не только потому, что она прельстила Серегея и разрушила его семью. Было еще кое-что…
— Я дам тебе еще одну попытку, — воевода говорил громко, чтобы перекрыть звуки того, что происходило в доме. — Расскажи мне всё, купец. И в память о том, что мы когда-то были братьями, я не стану тебя убивать. Но если ты солжешь, я вырву тебе язык. А теперь говори, купец! Я слушаю…
И Мышата начал говорить.
Но если ты солжешь, я вырву тебе язык. А теперь говори, купец! Я слушаю…
И Мышата начал говорить. А начав, уже не мог остановиться. И выболтал то, что касалось уже не только Сергея, но и всех русов. Михаил-Мышата играл на обе стороны. И остался бы в выигрыше, кто бы ни победил. Узнай об этом Святослав, не сносить купцу головы.
Святослав призвал к себе Духарева на следующее утро. Уже после того как недогруженные лодьи купца Мышаты спешно отплыли к дунайскому устью.
Глава третья
Князь и его воевода
— Ты что творишь, воевода? — сурово спросил Святослав.
— Ты о чем, княже? — спокойно поинтересовался Духарев.
— О том, что ты сделал с боярином Мышатой! — резко бросил Святослав. Густые темные брови князя нахмурились, глаза метнули искры.
— Боярином? — Духарев коротко, недобро засмеялся. — Купца Мышату я знаю, Боярина — нет. Кто же, хотелось бы знать, нарек его боярином?
— Я! — рявкнул Святослав. — Отвечай, воевода!
— За что отвечать? — Недобрая усмешка по-прежнему играла на губах Духарева. Он — стоял, Святослав — сидел. На возвышении. Но Сергей все равно смотрел на князя сверху вниз.
— За то, воевода, что пришел в дом к боярину Мышате, убил его людей, а самого боярина избил и выгнал из города, словно пса! — С каждым словом голос великого князя наливался грозной мощью. — Ты что ж думаешь, Серегей, коли ты ближний мой воевода, то можешь творить, что вздумается? — С последней фразой Святослав поднялся, и теперь уже не Духарев, а он смотрел сверху. — Молчи, воевода! Довольно мне перечить! Больше я этого терпеть не стану!
— Ах не станешь… — Духарев с неожиданной даже для самого себя легкостью прыгнул вперед и оказался на возвышении — в трех шагах от великого князя.
Гридни Святослава метнулись — перехватить… Но князь остановил их взмахом руки.
— Может, все же выслушаешь, что я скажу? — Духарев говорил негромко. После грозного рыка Святослава его голос казался еще тише.
— Говори! — рявкнул Святослав. — Но что бы ты ни сказал — ответишь по Закону. И не думай, что отделаешься вирой!
— Вира? О какой вире ты говоришь, князь?
— По твоему приказу погубили сорок шесть свободных воев. Ты унизил и оскорбил моего боярина, ты…
— Это семейное дело, — негромко сказал Духарев.
— Что?
— Это семейное дело, — чуть громче произнес Духарев. — И я не свободных воев погубил, а наказал челядников собственного младшего брата за совершенное ими преступление. Мне и брата следовало убить, но — пожалел.
— И что же это за преступление? — сдерживая гнев, произнес великий князь.
— По приказу купца Мышаты его челядники убили мою соложницу Людомилу Межицкую, — ледяным голосом уронил Духарев.
— Я об этом не слыхал.
— Теперь услышал, — Духарев повернулся, спрыгнул с помоста и пошел к дверям.
— А доказательства у тебя есть? — крикнул ему вдогонку Святослав.
Сергей остановился, обернулся:
— Есть, — сказал он. — И мне их достаточно.
И вышел.
— Неужели ты так его и отпустишь, княже? — удивился все это время молчавший Калокир.
— Да, — сердито, с досадой ответил Святослав. — Серегей не лжет. И он — в своем праве. Это — семейное дело.
Духарев был так сердит, что даже не рассказал Святославу о том, что выболтал ему перепуганный Мышата. О том, что к Доростолу идет сильный военный флот ромеев.
О том, что к Доростолу идет сильный военный флот ромеев. С намерениями самыми недобрыми.
Впрочем, Святослав вряд ли поверил бы этой вести.
На днях к великому князю прибыл посол. Он сообщал, что разведчики Святослава под видом послов побывали в лагере Цимисхия, который не чинил им препятствий и отпустил, велев передать Святославу заверения в дружбе.