Услышал Артём — и порадовался, что убедил всё-таки воеводу Претича взять не четыреста воев, а всего лишь сто пятьдесят, но зато облачить каждого в лучшие доспехи. Наверное, это был последний довод в пользу правдивости Артёмова рассказа.
А большой хан думал. Смотрел то на Киев лакомый, то на лодьи русов… Никак выбрать не мог. Как бы так поступить, чтобы уйти и остаться?
— Хорошо, — сказал большой хан, — Скажи своему воеводе, сотник: негоже хану, пусть и северянину, по степи пешком ходить. Дарю я ему коня!
Махнул рукой — подвели Претичу жеребчика нервного, большеухого. Не лучших кровей, но неплохого, оседланного по степному обычаю, с по-степному короткими стременами.
— Скажи ему, сотник: хочу я, чтобы попробовал воевода мой подарок, — сказал Кайдумат.
Так, похоже — еще одна проверка.
— Дарят тебе, воевода свейский Гуннар, — с упором на «свейский» произнес Артём, — этого коника. Хочет большой хан, чтобы ты на него сел.
По-другому предупредить Претича Артём не рискнул. Очень может быть, что в окружении Кайдумата есть те, кто понимает язык русов.
Но старый воевода не оплошал. Подергал сначала стремена — попробовал опустить. Не получилось. Крякнул разочарованно. Артём встал на колено, подставил сцепленные руки и помог воеводе взгромоздиться на лошадь. Именно взгромоздиться. Сел Претич в седло не как черниговский воевода-рус, а в точности как это сделал бы нурман или свей. Но пересаливать тоже не стал: узду взял твердо. И взыгравшего коня осадил умело.
Наблюдавший за ним Кайдумат, видимо, был удовлетворен.
— Всаднику надобно и оружие другое, — заметил он. — Эй, дайте воеводе саблю да лук со стрелами?
— Чем отдариваться будем? — спросил Претич.
— Тем же, оружием, — не раздумывая, ответил Артём. Отстегнул ножны с мечом, снял со спины щит, протянул Кайдумату. — Возьми, большой хан. Вдруг решишь ты пойти с моим великим князем ромеев бить или еще кого. Вот и пригодится тебе оружие пешего. А то с вашей сброей крепости брать не сподручно.
С намеком сказал, но по обветренному, похожему на мореное дерево лицу Кайдумата угадать, понял ли тот намек, Артём не сумел.
— Когда увижу я твоего князя? — снова спросил Кайдумат.
— Скоро, — уклонился от точного ответа Артём.
— Хорошо, — Кайдумат махнул рукой. Его воины отхлынули, открыв путь к киевским воротам.
А затем большой хан отдал команду — и печенеги вразброд поскакали к своему стану.
Тем не менее дружинники Претича к воротам не поспешили. Сначала вытянули лодьи на песок, потом собрали свой скарб и лишь после этого не спеша двинулись по натоптанному пути к воротам стольного града.
«Нет, — решил Кайдумат. — Пока не уйду. Пошлю разведчиков вниз по Днепру. Если плывут лодьи князя — тогда и уйду. Снимется орда — ищи ветра в поле. На лодьях по степи не поскачешь. А ежели соврал хитрый рус — Киев мне за обман двойной данью поклонится».
Когда приплывшие воины высадились на берег, в Киеве испугались, потому что совсем мало их было.
Но обошлось. Не тронули их печенеги. Более того, увидели смотревшие со стен, что степняки готовятся уйти: снимают шатры, грузят утварь в кибитки.
Увидели — и возликовали.
Но опять — рано.
Степняки снялись, да не совсем. Отошли немного — и стали вдоль речки Лыбеди.
— Ждут: придет мой сын или нет, — сказала княгиня Ольга, прежде того выслушавшая рассказ Претича и Артёма.
— Пойдем, сотник, — сказала она Артёму. — Поговорим.
Кроме княгини, в покоях присутствовали оба княжича.
Младший, Олег, скучал. Старший, напротив, выглядел взволнованным.
— Почему мне ничего не сказал? — строго спросила Ольга.
— Дело тайное, — спокойно ответил Артём. — Чем меньше людей знает, тем лучше. Прежних-то гонцов отправляли — весь Киев видел. А у Кайдумата в городе точно послухи есть.
— И как же они хану из осажденного города вести подают? — язвительно спросила княгиня.
— Много способов есть. Можно, к примеру, берестой стрелу обмотать, а на бересте прежде написать то, что нужно.
— Будто копченые читать умеют, — презрительно уронила княгиня.
— Может, и умеет кто. А можно и не писать — нарисовать.
— Умный ты слишком для своих лет. И дерзкий. Не в мать пошел — в отца. Мать у тебя — добрая христианка.
Артём не понял, почему ум — помеха доброму христианину. И почему сердится великая княгиня — тоже не понял. Но намек, что отец его нехорош, ему не понравился. И на это Артёму было что сказать. Только тем, кто носит княжий титул, такого не говорят.
— Бабушка! — не выдержал Ярополк. — Артём нас от копченых спас! За что ты его ругаешь?
— Во-первых, копченые еще здесь. Не ушли, рядышком стоят. А во-вторых, где это видано, чтобы какой-то вьюнош розовощекий своевольно решал, как ему город оборонять.
Ярополк потрогал свою щеку, куда более гладкую, чем у Артёма, но всё-таки сказал:
— Я ему разрешил. И гридням велел вылазку сделать тоже я.
— А почему я не знала?
— Потому что не женское это дело — воевать! — выпалил Ярополк.
Сказал — и сам испугался.
Но княгиня не рассердилась. Махнула рукой.
— Награждать тебя не буду, — сказала она Артёму. — Вернется князь — наградит. Он меня щедрей.
«Это уж точно», — подумал Артём. Княгиня всегда была скуповата, а к старости и вовсе жадной стала. Она церкви строила. В Киеве уже три возвела и еще пять заложила. То же у себя в Вышгороде. А на оброчных землях — еще десятка три. Строить же церкви — дорого. Еще на утварь да на священнослужителей деньги нужны. Христиан на ее земле мало. От их приношений церковным клирам не прокормиться. Подворье ромейское в Киеве особой щедростью не отличалось. Зато купцам Ольгиным в Царьграде полегче стало. О руси [10] у византийцев самые разные слухи ходили. Иные даже всерьез поговаривали, что князь русов — это тот самый князь Рос из пророчества Иезекииля, который вместе с Гогом и Магогом принесет народу Рима нескончаемые бедствия [11] . Посему отношение к Киеву в Константинополе было довольно враждебное. Крещеная же русь уже не могла восприниматься как злая сила из пророчества. Но окончательно вычеркнуть русов из списка подозреваемых в принадлежности к «гогам» и «магогам» в Константинополе пока не могли, поскольку русью назывались не подданные княгини Ольга, а военная дружина князя Святослава. А он, несмотря на уговоры матери, креститься не собирался.