Глава первая
Великий князь киевский с воеводами, ближниками и прочей военной братией
В княжьем шатре было жарковато, но, если сравнить с температурой снаружи, разница — как между предбанником и парной. Вполне терпимо. Толстый войлок неплохо защищает от солнца, а снизу края шатра приподняты, чтобы ветер с Дуная свободно проникал внутрь. Но говорить всё равно можно, не боясь чужого уха: на пятьдесят шагов вокруг никого, кроме проверенных гридней из малой Святославовой дружины, которым велено сначала бить, а потом смотреть — кого.
Инструктировал охрану великого князя лично Духарев. А взялся он за это дело после того, как Святослава дважды пытались подстрелить и один раз подсыпали яд в котел, из которого кормились не только Святослав, но и его ближники и гридни из малой дружины. Смертоносную примесь в похлебке угадал Калокир, который, как и положено благородному византийцу, в ядах разбирался лучше, чем купец — в обвесах. Злодея поймали. Отравитель, мелкая сошка из челяди черниговского воеводы, согласился подсыпать яд за две серебряные гривны, которые посулил ему некий персонаж из болтавшихся при войске маркитантов. Заказчик, естественно, удрал еще до того, как придурок-челядин попытался осуществить злодейство, так что обещанных гривен отравитель не получил бы при любом раскладе.
Слишком многие были заинтересованы в том, чтобы обезглавить русское войско, посему князя следовало беречь с особым тщанием, и с не меньшим тщанием беречься от вражеских шпионов, которых в сборном войске такой численности наверняка было немало.
Но среди княжеских ближников ненадежных людей нет. Даже ромея Калокира, полноправного представителя византийского императора Никифора Фоки, можно было считать заслуживающим доверия. По крайней мере сам великий князь в этом убежден.
— Ну говори, ромей, вижу: новости так и пляшут на твоем языке, — сказал князь Святослав Калокиру.
Патрикий приосанился. Прожженный византийский политик, он был чертовски тщеславен и дьявольски честолюбив. Менее чем за год Калокир ухитрился не просто войти в круг ближников Святослава, но, более того, побрататься с великим князем киевским.
И завоевать уважение княжьих воевод и бояр. Даже таких, как Свенельд. И княгиня Ольга, подлинная (если смотреть правде в глаза) правительница Киевской державы, благоволила патрикию. Хотя Ольга вообще поддерживала всё византийское, встречалась с ромейским императором, вела личную переписку с константинопольским двором и мечтала сговорить за своего внука Ярополка порфирородную византийскую царевну. А вот Святослав дипломатической искушенностью матери не обладал. Пардус — он и есть пардус. Прыжок, лязг зубов, хруст костей — и великое княжество киевское прирастает еще одним уделом.
— Говори, ромей, — нетерпеливо бросил Святослав, поскольку Калокир не торопился излагать свою новость — выдерживал театральную паузу.
Патрикий откашлялся, окинул орлиным взором княжьих ближников: Икмора, Свенельда с сыновьями, Мстишей и Лютом, Духарева, Тотоша угорского, Бранеслава, княжича полоцкого, ярла Гуннара по прозвищу Волк, Устаха, полоцкого воеводу, и еще дюжины полторы бояр, воевод и предводителей дружин подвластных и дружественных Киеву княжеств. Калокир удостоверился, что все слушают внимательно, слегка поклонился великому князю и произнес:
— Хан Гюйче принял золото булгарского кесаря.
— Вот змей подколодный! — воскликнул Икмор.
Воеводы загомонили, но Святослав поднял руку, и шум мгновенно стих.
— Откуда знаешь? — в наступившей тишине негромко спросил князь-воевода Свенельд, самый старый из присутствующих. И, пожалуй, самый уважаемый. После Святослава, конечно.
— Есть у меня послухи в печенежском стане. — Выговор у Калокира не ромейский, а южный, тмутороканский. Неудивительно, ведь родился Калокир по соседству, в городе Херсоне. — Этим послухам можно верить.
— И сколько дал царь Петр хану Гюйче? — полюбопытствовал Тотош.
— И за что дал? — вставил княжич Бранеслав.
— За что дал, ясно: чтоб в спину нам ударили, — ответил Калокир. — А сколько — не знаю. Должно быть, достаточно.
— Если на нашу мерку пересчитать — сорок восемь гривен, — сказал Духарев.
И с удовольствием пронаблюдал изумленную физиономию ромея.
— Откуда знаешь? — выдавил Калокир.
— Послухи, — невозмутимо произнес Духарев. — В печенежском стане.
Святослав усмехнулся. Новость Калокира не была для него неожиданностью.
— Молодец, братко, — сказал он патрикию. — Теперь мы точно знаем, что наши послухи не ошиблись, — произнес с упором на «наши». Дипломат. Не хочет, чтобы Калокир затаил обиду на воеводу Серегея. Только Калокир — политик похитрее Святослава. Наверняка понял, что новость добыл именно воевода.
— Сорок восемь гривен? — усомнился патрикий. — Ты уверен, воевода? Чтобы за такую малость пацинаки рискнули на нас напасть? Сомнительно.
— Они и бесплатно нападут, — проворчал Икмор. — Если выгодный случай представится. Зря мы с ними союзничаем. У меня младшая жена — дочь печенежского большого хана, а всё равно я им не верю.
— Я им тоже не верю, — сказал Святослав. — Но они могут быть полезны. А кусок, который им Петр кинул, нам только на пользу. Как верно заметил Калокир, сорока восьми гривен слишком мало, чтобы наполнить их волчьи желудки. Это золото их только раздразнило. Но ты, Икмор, тоже верно говоришь. Коли выгодно будет, копченые все договоры забудут и на спину нам прыгнут. Да только невыгодно им сейчас с нами ратиться. Там, — князь махнул рукой в сторону Дуная, — булгарское царство. Там добыча побогаче.