Ромеи отступили. Первый раз за все время доростольской осады поле боя осталось за русами.
Но это была не победа. Потери были слишком велики, чтобы радоваться. В угрюмом молчании русы складывали погребальные костры. Погибли многие. Почти треть всего войска Святослава. На великого князя было страшно смотреть. Он словно сам умер. Смерть Икмора, самого близкого друга, ошеломила его. Икмор, который с детских лет всегда был рядом с ним, — мертв. Лежит, иссеченный, обезглавленный на погребальном костре.
..
И ущербный месяц чужих небес смотрит сверху на страшную тризну.
Утром русы вернулись за стены Доростола. А с восходом от ромеев прибыл посол. Духарев надеялся: для переговоров. Но посол принес не предложение мира, а вызов.
Глава пятнадцатая
Последняя битва
— Василевс и автократор Восточной империи Иоанн Цимисхий, дабы избежать ненужного кровопролития, не убивать и не истощать силы народов, предлагает князю русов решить наш спор смертью одного мужа. Пусть тот, кто победит, тот и будет властелином всего!
Закончив, посланец императора Иоанна сделал шаг назад и поклонился в пояс. Сопровождавший его трубач надул щеки. Раздался низкий гнусавый рев ромейской трубы.
Святослав смотрел на посла мутным от горя взглядом. Приди тот два дня назад, возможно, князь и принял бы вызов. Пусть Цимисхий — лучший поединщик Византии, но он бы рискнул. Веры ромеям нет. А теперь нет и Икмора. И некому будет принять войско, если Святослав падет.
— Если император не желает больше жить, есть десятки тысяч других путей за Кромку, — равнодушно произнес великий князь. — Пусть кесарь Иоанн изберет, какой захочет.
С тем посол и отбыл.
Осада продолжалась. Ромеи вяло обстреливали крепость из уцелевших машин. Русы еще более вяло отстреливались.
Так прошло три дня. А на четвертый войско русов покинуло крепость и выстроилось под стенами Доростола, чтобы принять свой последний бой.
— Лучше умереть со славой, чем бежать с позором! — сказал воинам Святослав. — Мы, покорившие все соседние народы, мы, побеждавшие неизменно, разве можем мы вернуться домой, спасаясь бегством? Если мы теперь отступим перед ромеями, кто вспомнит потом о нашей несокрушимой мощи и великой доблести? Мы сами погубим свою славу. Этого быть не должно. И не будет. Мы сегодня встанем здесь, под этими стенами, и будем биться так, как не бились никогда прежде. Здесь мы победим или умрем со славой, свершив подвиги, о которых будут веками помнить и наши враги, и наши друзья. Я поведу вас, други, и пусть моя судьба станет вашей судьбой. Мертвые сраму не имут!»
За много сотен поприщ от доростольских стен груженные заморскими товарами лодьи медленно ползли против днепровского течения. Когда ветер спадал, купеческие челядники выбирались на берег с бечевой. Это была тяжкая и опасная работа. Но еще тяжелее и опасней были волоки. На волоках стояли печенеги большого хана Курэя. Купцы исправно выделяли им долю, но степные волки — волки и есть. Любой подханок, дай ему волю, немедленно накинулся бы на купцов и отнял бы и товар, и свободу.
Порукой того, что этого не будет, была купеческая охрана. Эти в волочении лодий не участвовали. Стояли с оружием наготове. Наблюдали.
Одним из таких охранников был Дужка. Бывший гридень мог бы заплатить за дорогу, но решил, что в этом нет смысла. В страже он или нет, а нападут разбойники — будет драться, как все. Так что служба стала его платой за харч и место на палубе. Для него и Сладиславы.
Жена воеводы честно выполнила клятву. Делала всё, что требовалось. Дужка ей верил. Нурманы проводили их до Тмуторокани. Там Дужка с ними расплатился. До Киева он должен был сопровождать госпожу один.
Хлопот с ней было не много. Сидела тихонько, шептала молитвы. А вот насчет копченых Дужка очень беспокоился. Что-то много их нынче собралось на днепровских берегах. Худого пока не делали, только мзду брали. Но всё равно страшно. Не за себя. Вдруг и эту женку воеводену уберечь не удастся?
Дужка говорил с купцами. Тем тоже было страшно. А куда денешься? Не возвращаться же обратно в Тмуторокань? Эх! Был бы в Киеве великий князь, небось не смели бы копченые безобразить!
Но вот беда: далеко грозный Святослав.
Воюет чужие земли. А своим от него помощи нет. Тяжко…
Тяжко было киевским купцам, но их великому князю приходилось намного тяжелее.
Ромеи обсели со всех сторон. Давили числом, плющили мощными ударами конницы. Но русы держались. Раз за разом отбивали атаки. А когда время подошло к полудню, ромеи иссякли. Выдохлись. Пыль, жара, пот, кровь…
И пришло время русов.
Едва напор ослабел — русское войско распрямилось, словно до предела сжатая пружина. Великий князь точно угадал момент, когда заколебался боевой дух врагов. Пехотные ряды разомкнулись, и на отходящих неторопливо ромеев обрушилась латная конница, лучшие гридни из всех дружин. Их было немного, но они составили «голову» тарана, ударившего в ослабевший ромейский строй. Впереди всех летел на белом коне великий князь Святослав.
И ромеи побежали. Побежала славная ромейская конница. Со всех ног припустили пращники и лучники. Труднее всего пришлось тяжелой пехоте. Кое-где они пытались построиться и удержать врага, но, оказавшись на пути княжьей атаки, были мгновенно втоптаны в землю.