Разговор тек плавно, тюремщик, назвавшийся Игнасиусом Курфом, откровенно наслаждался велеречивым собеседником, именовал его теперь не иначе, как «уважаемый», и даже позволил тому глотнуть воды из небольшой глиняной плошки, чем еще больше расположил к себе Жарова. Тот и впрямь был готов видеть в тщедушном человечке родственную душу — по крайней мере до тех пор, пока этот уродец сидит здесь и болтает, остается возможность выудить из него что?нибудь действительно полезное. Вопрос только в том, как отделить зерна от плевел, как извлечь крупицы нужной информации из вороха цветистых оборотов и витиеватых сравнений.
— … не всегда был отягощен сиим неблагодарным занятием, ибо вы, уважаемый, понимаете, что должность главного смотрителя баронских тюрем отнюдь не то место, где можно во всем блеске проявить незаурядные способности. А ведь было время, когда в моем ведении была несравненная библиотека замка Флур. И скажу я вам, уважаемый, что многие благородные дома могли бы гордиться и втрое меньшим собранием уникальных рукописей и редчайших инкунабул. Однако же жизнь, по воле Светлой Эрнис, совершает иногда странные повороты, повергая возвышенные души в темные пучины…
— И это великой жалости достойно! — вставил Денис вычитанную где?то фразу.
Она оказалась очень даже к месту.
— Увы, в недобрый час задушил один из узников, не осознающий необходимости смирения и послушания, моего предшественника на этом скромном посту, — горестно покачивая головой, сообщил Игнасиус.
Денис подумал, что если предшественник библиотекаря был хотя бы вполовину столь же многословен, то лично он душой и телом солидарен с упомянутым душителем. Что ж, теперь надо что?то сказать… поддержать разговор.
— Мне горько осознавать, что все великолепие библиотеки замка Флур навеки останется недосягаемым для меня, — патетически проворковал Денис, одновременно мечтая оказаться подальше и от замка, и от библиотеки, и от ее хранителя вкупе с хозяином. — Думается мне, что и сам этот замок есть величайшее творение искусства, ибо вижу я, что кладка стен этих несет на себе печать великого мастерства…
Ничего такого, ясное дело, в мрачной каменной кладке Жаров не видел. Просто вспомнились вдруг слова Таяны, как?то вскользь оброненные, что гномы являлись наиболее почитаемыми строителями в Империи. И неудивительно было, что все благородные господа, кто дела ради, а кто из одного лишь желания пустить пыль в глаза окружающим, всячески стремились завлечь немногочисленных подземных жителей, готовых за полновесное золото вкалывать на поверхности, на постройке своих родовых гнезд.
Как оказалось, он попал в точку.
— Сразу видно знатока, уважаемый, сразу видно! — чуть не взвыл от восторга экс?библиотекарь. — И ум ваш пытливый не подвел, в самом деле не человеческие руки обтесывали камень что лег в нерушимые стены великого замка Флур…
И пошло?поехало… Видать, брошенная наугад фраза затронула какую?то плотину в душе Игнасиуса Курфа, пробив ее навылет, — и теперь из тощего извергался неиссякаемый фонтан красноречия. Жарову же оставалось с тоской корить себя за неосторожные слова и, сдерживая зевоту, ждать окончания кажущегося бесконечным монолога.
В течение ближайшего часа он узнал массу фактов из жизни благородного барона Берга ди’Флура, построившего замок в незапамятные времена. Барон, при жизни прозванный Хитрецом, имел массу достоинств помимо умения недурственно владеть оружием. Где лестью, где подкупом, где запутанными интригами, а где и прямой силой барон Берг сумел существенно расширить доставшиеся ему от отца крошечные владения и в достаточной мере набить свои сундуки золотыми монетами, чтобы иметь возможность пригласить гномов для строительства величественного замка, которому надлежало стать на века пристанищем славного рода ди’Флуров.
Он же начал и собирать библиотеку, о которой заговорили уже лет через двадцать. Последующие поколения, как это обычно и происходит, вели себя по?разному. Кто пополнял собрание книг редкими экспонатами, а кто и порядком прореживал уникальное собрание сочинений… Но одной лишь тягой к литературе таланты барона не исчерпывались.
Одним из чудачеств барона как раз и была эта тюремная камера, с легкой иронией названная им последней обителью. По всей видимости, барон понимал, что рано или поздно один из его сыновей, не желая ждать наследства, захочет убрать папулю куда?нибудь с глаз подальше. А потому и была построена величественная башня, построена гномами — и за немалые деньги. И барон издал указ, гласивший, что единственная камера новой тюрьмы предназначена лишь для людей благородной крови, своим бесстрашием, мудростью или иными талантами достойных окончить свои дни в зачарованном гномьеи магией застенке.
Была в этих стенах магия или нет, о том доподлинно было неизвестно. А вот что было известно точно, так это тот факт, что, дожив до седых волос, барон и впрямь не на шутку увлекся черной магией, якшался чуть ли не с демонами и вообще вел образ жизни, отнюдь не подходящий для человека благородного сословия.
Стоило ли сомневаться, что в один далеко не прекрасный момент за седым Хитрецом захлопнулась толстая каменная дверь последней обители, а в баронское кресло опустилась худая задница старшего из его предприимчивых отпрысков.
Стоило ли сомневаться, что в один далеко не прекрасный момент за седым Хитрецом захлопнулась толстая каменная дверь последней обители, а в баронское кресло опустилась худая задница старшего из его предприимчивых отпрысков. Просидел он там недолго — дня то ли два, то ли три. А потом началась вполне ожидаемая в подобном случае разборка из серии «кто круче», в ходе которой о старике напрочь забыли. Все забыли, включая тогдашнего смотрителя тюрем… ну, его позже повесили, как водится, но суть не в этом. А суть в том, что когда последний из уцелевших наследничков вспомнил о корнях и решил порадовать папочку вестью о том, что дело рода ди’Флур теперь в надежных руках, последняя обитель оказалась пуста.