Нам раздают еду. Сегодня мне дали большой кусок хлеба и целых две рыбы. Наверное, Соратники заметили, что я хорошо работаю. Но ведь я работаю во славу Арианис, а не для того, чтобы мне дали еды. Я говорю это вслух. Соратник хвалит меня. Он забирает одну рыбу. Он мной доволен.
КТО ВСЕ ЭТИ ЛЮДИ?
У каждого из нас красивая штука на шее. Кажется, ее называют ожерельем. Соратники говорят, что это — знак того, что мы работаем во славу Арианис.
Он мной доволен.
КТО ВСЕ ЭТИ ЛЮДИ?
У каждого из нас красивая штука на шее. Кажется, ее называют ожерельем. Соратники говорят, что это — знак того, что мы работаем во славу Арианис. И еще говорят, что тот, кто снимет ее, тем самым отрекается от Арианис. И от Сиятельного Бореалиса, который отдал за нас свою жизнь. Я очень люблю Арианис. И Бореалиса я тоже очень люблю. И ни за что не отрекусь от них.
Иногда мне страшно. Страшно потому, что моя любовь к Их Сиятельствам несовершенна. Иногда у меня появляются странные мысли, они появляются сами по себе, это вопросы… и я не знаю ответа на них. Зато я знаю все правильные мысли, которые должны быть у любого работника, который по?настоящему любит Их Сиятельства. Соратники всегда объясняют, какие мысли правильны — это те, которые помогают хорошо работать. Все остальные неправильные. Я это понимаю, но они все равно возникают. И мешают мне работать. Вчера я даже задумался над одной из этих мыслей и не сразу заметил, что мою тачку уже наполнили. Соратник объяснил мне, что все здесь трудятся во славу Аризнис, а я своим непростительным поведением оскорбляю Ее Сиятельство. Соратник был очень добр ко мне, когда у него сломалась палка, он не стал идти за новой. А я понял, что надо работать еще лучше. ЧТО СО МНОЙ?
Уже все спят, а я все никак не могу уснуть. Неправильные мысли приходят все чаще и чаще. Вот и сейчас мне очень хочется посмотреть на ожерелье, которое мы носим во славу Арианис. Мне кажется, что мое ожерелье не такое, как у других. Иначе почему Соратники так часто объясняют мне, что надо работать еще лучше.
Я не знаю, что такое логика, но знаю, что ее в этой мысли нет. И меня это тоже беспокоит. Но все равно очень хочется посмотреть на ожерелье. Мысль подсказывает, что здесь нет зеркала. Я соглашаюсь с ней — зеркала, что бы это ни было, здесь нет. Здесь есть солома. И бочка с водой. И много?много работников. А зеркала нет. Я в этом уверен, хотя и не знаю, что это такое. Или знаю.
Неправильная мысль говорит, что посмотреть на ожерелье я смогу, только если сниму его. От такой неправильной мысли мне становится плохо, я не хочу, чтобы Сиятельная Арианис подумала, что я отрекаюсь от нее. Мне хочется встать и пойти поговорить о моих неправильных мыслях с Соратником, который всю ночь сидит у двери. Он, наверное, охраняет нас от диких зверей. Он очень добрый, он поймет меня. И поможет прогнать неправильную мысль. СТОЯТЬ!!!
Мои руки прикасаются к ожерелью. Я пытаюсь убрать их, но они меня не слушаются. Мне страшно. Я хочу закричать, но и это не получается. Руки делают что?то странное. Мне больно. Я ползу к двери, ноги еще немного слушаются, я отталкиваюсь ногами от других работников и ползу — там, за дверью, Соратник. Он поможет. А руки совсем сошли с ума, они снова и снова делают это. Мне очень больно, я чувствую, что мои руки уже в крови. До двери осталось совсем немного, я успею, Соратник мне помо…
Жаров сел и резко, с шумом, выдохнул. Поднес руки к глазам — здесь было довольно светло, сквозь прорехи в крыше и стенах проникали лучи солнца. Руки были в крови, но это ерунда, пройдет. Скорее всего он просто разодрал шею.
Меж пальцами вился порядком измазанный кровью серебристый ручеек. Ожерелье… Ему все же удалось порвать эту гадость.
Все?таки как же это ужасно — не владеть собственным телом. На то, чтобы сделать этот отчаянный рывок, ему пришлось потратить не менее трех недель. Или две декты, если по?местному.
Он тихо выругался сквозь зубы. Прекрасно, что можно это сделать, что можно услышать звук своего голоса, говорящий что?нибудь, кроме «Да, господин», «Простите, господин», «Я люблю Арианис, господин»… За прошедшее время Жаров начал эту неведомую Арианис ненавидеть. И вместе с ней этого ее Бореалиса, пропади он пропадом вместе с его пожертвованной жизнью.
Три недели постоянного кошмара.
Три недели он был заперт в собственном теле, практически не подчиняющемся командам. О нет, оно совсем неплохо функционировало — только управлялось не им самим, а лишь какой?то крошечной, тупой частью его разума. Говорят, в каждом, если поискать, найдется капелька раба… что ж, имеем тому веское доказательство. Видимо, этот ошейничек и превращает людей в тупых зомби, способных только пахать, жрать и спать. Черт бы побрал местных магов за эту идею… ох хотел бы он добраться до изобретателей.
Жаров осторожно поднялся, чувствуя, как горит обожженная солнцем кожа. Многие здешние рабы были загорелыми дочерна, но он?то прибыл в эту местность из ранней весны, и тело, пережившее зиму, было белесым, а потому особенно уязвимым для солнечных лучей. Солнце было весенним, еще не очень жарким — но целый день тягать эту проклятую тачку, да еще в одной набедренной повязке…