Я уже почти решила, что надо садиться за руль и уезжать, как девочка вдруг подошла ко мне, взяла за руку, потянула к машине и показала на мою черную медицинскую сумку, лежавшую на пассажирском сиденье.
— Это моя медицинская сумка, — сказала я. — Достать?
— Ага, бери с собой, — подтвердила она.
Я открыла дверь и взяла сумку, решив, что девочке просто любопытно. Она, однако, потащила меня дальше по немощеной улице, целенаправленно шагая к вершине холма. Ладонь, крепко сжимавшая мою руку, была сухой и шершавой, как листья кукурузного початка.
— Как тебя зовут? — спросила я, карабкаясь в гору и едва поспевая за ней.
— Дебора.
Я заметила, что у нее плохие зубы. Она была очень худой и выглядела слишком взрослой для своего возраста — несомненно, следствие хронического недоедания и неправильного питания.
Я заметила, что у нее плохие зубы. Она была очень худой и выглядела слишком взрослой для своего возраста — несомненно, следствие хронического недоедания и неправильного питания. Я часто встречала такое там, где пища не считалась чем-то само собой разумеющимся. Наверняка в семье Деборы, как и во многих других, с которыми я сталкивалась в неблагополучных, трущобных районах, употребляли в основном высококалорийные, но непитательные продукты, которые можно приобрести на продовольственные талоны.
— Дебора, а дальше как? — спросила я. Мы подошли к крохотному домику, сколоченному из горбылей и обрезков с лесопилки и обитому толем, которому кое-где попытались придать вид кирпичной кладки.
— Дебора Уошберн.
Я поднялась вслед за ней по шатким ступеням на обветшалую веранду, где лежали дрова и стояло кресло-качалка, бывшее когда-то бирюзовым. Она открыла дверь, которую так давно не красили, что первоначальный цвет не поддавался определению, и потянула меня внутрь. Войдя, я сразу поняла, зачем она притащила меня сюда.
С лежавшего на полу голого матраса на меня уставились две не по возрасту серьезные мордашки. Сидевший на том же матрасе мужчина пытался зашить рану на большом пальце правой руки обычной иголкой и ниткой и уже сделал пару стежков. Из пальца на специально подстеленное на колени тряпье капала кровь. Рядом с матрасом стоял стеклянный кувшин, наполненный до половины какой-то прозрачной жидкостью — вряд ли водой. Какой-то миг мы с незнакомцем глядели друг на друга при свете торчавшей под потолком лампочки.
— Вот те доктор, — объявила Дебора.
Высокий, слегка обрюзгший мужчина продолжал смотреть на меня. На вид ему было лет тридцать или немногим больше. Длинные черные волосы падали на глаза, нездорово бледная кожа как будто никогда не знала солнца. От него исходил запах застарелого бриолина, пота и алкоголя.
— Где взяла ее? — спросил он девочку.
Дети, лежавшие на матрасе, безучастно пялились в телевизор. Кроме него и одной-единственной лампочки, никаких других электроприборов мне заметить не удалось.
— Она тя искала, — ответила девчушка, и я с удивлением поняла, что передо мной Крид Линдси.
— Чё сюда привела? — В голосе Линдси не звучало ни испуга, ни волнения.
— У тя рука болит.
— Как вы порезались? — поинтересовалась я, открывая сумку.
— Об нож.
Я осмотрела палец — нож снял приличный кусок кожи.
— Наложить шов — не лучшее решение в такой ситуации, — заметила я. Из сумки я вынула местный антисептик, стерильный пластырь и медицинский клей на бензойной основе. — Когда это произошло?
— Днем, как пришел. Банку взрезал.
— Вы не помните, когда вам последний раз делали противостолбнячный укол?
— Не.
— Завтра обязательно нужно пойти и привиться. Я могла бы сама вас уколоть, но у меня нет с собой вакцины.
Под его взглядом я обошла весь дом, пытаясь отыскать бумажные полотенца. На кухне была только печка, топившаяся дровами, и рукомойник с ручным насосом. Кое-как ополоснув руки и стряхнув с них воду, я опустилась рядом с Кридом на колени и взяла в руки мускулистую заскорузлую ладонь с грязными обломанными ногтями.
— Будет немного больно, — предупредила я. — Я тут ничем помочь не смогу, так что если у вас есть свои средства — вперед.
Я выразительно посмотрела на кувшин. Линдси тоже взглянул на него, потом поднес ко рту и сделал глоток. Уж не знаю, что за пойло там было — кукурузный самогон или что-то другое, но на глазах у Крида выступили слезы. Я подождала, пока он глотнет еще, потом обработала рану и закрепила кожу с помощью клея и пластыря. Только когда я закончила, Линдси наконец расслабился.
Только когда я закончила, Линдси наконец расслабился. Я замотала палец обычным бинтом, пожалев, что не захватила эластичный.
— А где ваша мама? — спросила я Дебору, убирая упаковки из-под лекарств и иглу в сумку — контейнера для мусора в доме тоже не обнаружилось.
— В «Бургер Кинг».
— Она там работает?
Девочка кивнула. Один из малышей, поднявшись с матраса, переключил на другой канал.
— Вы — Крид Линдси? — спросила я своего пациента, стараясь не выдать своих эмоций.
— А чё? — прозвучало в ответ с тем же выговором, что и у девочки. Мне Линдси совсем не показался таким уж умственно неполноценным, каким его описывал лейтенант Мот.
— Мне нужно поговорить с ним.
— Для чё?
— Я не считаю, что он как-то причастен к тому, что случилось с Эмили Стайнер. Но мне кажется, ему известно то, что поможет нам найти настоящего преступника.