Там меня интересовало отделение регистрации актов гражданского состояния, возглавляла которое моя давнишняя приятельница. Ни один человек на территории Виргинии не считался официально родившимся или умершим без подписи Глории Лавинг. Она же, хоть и была так же неразрывно связана с этим краем, как виргинский табак, знала всех своих коллег в каждом штате. На протяжении многих лет именно к Глории я обращалась, устанавливая, существовал ли на свете тот или иной человек, женился ли он, разводился и не был ли усыновлен.
В отделении мне сказали, что Глория спустилась в кафетерий. Она в одиночестве сидела за столиком с ванильным йогуртом и фруктовым коктейлем в пластиковом стаканчике, погруженная в чтение объемистого детектива в мягком переплете — бестселлера в списках «Нью-Йорк таймс», судя по обложке.
— Из-за такого обеда, по-моему, и беспокоиться не стоило, — сказала я, придвигая стул.
Она подняла на меня глаза, и недоумение на ее лице тут же сменилось радостью.
— Боже правый! Господи, Кей, что ты здесь делаешь?
— Я вообще-то работаю через дорогу, если ты забыла.
Она счастливо рассмеялась.
— Заказать тебе кофе, дорогая? Ты что-то устало выглядишь.
Фамилия Глории Лавинг[5] определила ее характер с самого рождения, а повзрослев, моя приятельница стала соответствовать ей полностью. Эта крупная добродушная женщина около пятидесяти крайне бережно относилась к любому документу, попадавшему к ней на стол. Свидетельства о смерти и рождении значили для нее гораздо больше, чем просто бумажки с кодовыми обозначениями, — ради любого из них она не задумываясь созвала бы или распустила Генеральную Ассамблею штата, а если понадобилось бы, не оставила бы от нее камня на камне.
— Нет, кофе не надо, спасибо, — поблагодарила я.
— Я, между прочим, слышала, что ты там уже не работаешь.
— Мне нравится, как все отправляют меня в отставку, стоит пару недель не появиться в офисе. Я теперь консультирую ФБР и постоянно в разъездах.
— Надо думать, в разъездах по Северной Каролине, судя по тому, о чем говорят в новостях. О деле малышки Стайнер сообщали даже в вечерних выпусках на Си-би-эс и Си-эн-эн. Господи, как же здесь холодно.
Я окинула взглядом зал кафетерия, немногочисленные посетители которого в застегнутых до подбородка куртках и кофтах буквально тряслись от холода, сгорбившись над своими подносами.
— В целях энергосбережения все термостаты поставили на шестнадцать градусов — ну разве не смешно? — продолжала Глория. — У нас же здесь отопление от медицинского колледжа — паровое! — и ни единого ватта электричества мы этим не сэкономим.
— По-моему, тут даже холоднее шестнадцати градусов, — заметила я.
— В кафетерии сейчас двенадцать — практически столько же, сколько на улице.
— Стоит перейти через улицу, и мой офис в твоем полном распоряжении, — с лукавой улыбкой предложила я.
— Да уж, у вас там атмосфера теплая, что и говорить. Так в чем дело, Кей?
— Мне надо разузнать о смерти младенца в Калифорнии — около двенадцати лет назад, предположительно в результате СВДС. Имя ребенка — Мэри-Джо Стайнер, родители — Дениза и Чарльз.
Глория, конечно, сразу же уловила связь, но, как истинный профессионал, ничего расспрашивать не стала.
— Девичью фамилию матери ты не знаешь?
— Нет.
— А где именно в Калифорнии?
— Тоже не знаю, — ответила я.
— Установить никак нельзя? Чем больше исходной информации, тем лучше.
— Пока предпочтительней ограничиться этими данными.
Если не получится, тогда посмотрим, что можно уточнить.
— Говоришь, предположительно СВДС? То есть причина смерти могла быть и иной? Мне нужно знать — на случай если она проходила под другим кодом.
— Меня смущает то, что девочка умерла в возрасте около года. Ты же знаешь, что пиковый период смертности от синдрома — от трех до четырех месяцев после рождения. У детей старше полугода он практически не наблюдается, а после года речь почти всегда идет о какой-то другой разновидности скоропостижной смерти. Так что причина вполне могла быть закодирована как-то иначе.
Она поболтала в чашке пакетиком чая.
— Случись это в Айдахо, я бы просто позвонила Джейн, она бы быстренько просмотрела записи по коду СВДС и дала бы ответ через каких-то полторы минуты. А в Калифорнии как-никак тридцать два миллиона человек — один из самых трудных штатов. Придется, наверное, повозиться. Давай-ка я провожу тебя до выхода — хоть немного ноги разомну.
— Твой калифорнийский коллега сидит в Сакраменто? — спросила я, пока мы проходили через унылый коридор, полный посетителей, добивавшихся различных социальных благ.
— Да. Как только поднимусь к себе, сразу ему позвоню.
— Значит, с ним ты тоже знакома?
— Конечно. — Она рассмеялась. — Нас ведь всего пятьдесят. С кем нам еще разговаривать, как не друг с другом?
Вечером я вытащила Люси в «Ла Пти Франс», где мы сдались на милость шефа Поля, и тот приговорил нас к неторопливому ужину в виде кебаба из ягненка во фруктовом маринаде и бутылки «Шато Грюо Лароз» урожая 1986 года. Десерта мы дожидаться не стали — я пообещала Люси по возвращении домой достать из морозилки крема ди чоколатта элетта — роскошный шоколадный мусс с фисташками и марсалой, который хранился у меня для подобных непредвиденных случаев.