Минфа снова перевел дух.
— Но и этому юноше, и его единочаятелям, — тоном ниже продолжил он, — хирка тоже не досталась; более того, не найдя ее, он сказал: нас обманули и подставили. Кто обманул и подставил? Без сомнения — те, кто убили американского агента и отобрали у него хирку. Для чего?
Он поправил очки. «Ну, Богдан…» — сказал он себе, и бросился как в омут.
— Как раз вскорости после смерти последнего графа де Континьяк присутствующий здесь драгоценнорожденный Тайюаньский хоу Чжу Цинь-гуй внезапно принимает ислам. Причем, как это явствует из письма Цюн-ну, не по религиозным, а по политическим мотивам. После встречи с какими-то, как пишет его яшмовая супруга, «странными», случайной свидетельницей коей она оказалась. И она же заклинает мужа не принимать неких подарков — перед «принимать», судя по продолжению фразы, в письме наверняка стояло «нельзя», — иначе в Поднебесной, по ее мнению, случится большая смута… Несчастная женщина, как мне представляется, очень переживала эту угрозу, к возникновению которой считала причастной мужа, — и в то же время, как верная супруга, она не могла никому о своих опасениях рассказать… И тогда…
Тайюаньский хоу вдруг встал, и Богдан сразу осекся. Лицо юаньвайлана сделалось жестким и непреклонным. Сидевший подле него наперсник втянул голову в плечи.
— Не трудитесь, минфа, — сказал Чжу Циньгуй. — Ваша проницательность делает вам честь, но… Довольно. Довольно! — Он помедлил; глубоко вздохнул. Похоже, теперь в омут бросался он. — Хирка, насколько мне известно, уже три дня как в Ханбалыке. Я не знал всех этих обстоятельств, не знал, что у мусульман тут нет единства, и не знал, что на хирке недавняя кровь. Уже — кровь, еще до всего… — Он опять тяжело вздохнул. — Со мной тайно вступили в сношение летом — и предложили хирку в подарок в обмен на обязательство поддержать всею силой Ордуси мусульманские части западных государств, если они захотят от них отделиться.
— За что же западным государствам такие беды? — тихо, но внятно спросил Богдан, и цзайсян одобрительно глянул было в его сторону, но юаньвайлан словно оглох.
— Обещали положение вождя… Как только владыка объявил бы меня наследником, подарок был бы официально поднесен посланцами уммы прямо на церемонии провозглашения…
Он умолк. Вдруг повернулся спиной ко всем и медленно, словно неся неподъемную ношу, отошел к окну. Уставился во тьму внешнюю.
— Какая это была мечта… — тихо, словно бы говоря сам с собой, произнес он. — Объединить наконец весь мир… все человечество. Какой случай… другого такого не будет…
Опять замолчал. В тишине слышно было его хриплое, напряженное дыхание.
Он прощался с мечтой.
— Кажется, я чуть не совершил величайшую ошибку в своей жизни, — негромко и очень спокойно заключил Тайюаньский хоу.
— Похоже на то, — пробормотал Богдан.
Юаньвайлан резко обернулся, обвел всех сидящих взглядом так, словно бы видел их в первый раз.
— Но повеления арестовать ланчжуна я не отдавал! — почти крикнул он.
И тут его прислужник сполз с сиденья, пал на колени и ударился лбом о застланный коврами пол.
— Это я! — жалобно закричал он. — Я! Я воспользовался печатью… Я ведь знал все это, знал — и понимал, чем это чревато! Или война, или ревность и противуборство на много лет… Но рассказать никому не мог — я же на руках вас носил еще мальчонкой, драгоценнорожденный хоу, я всю жизнь с вами… как предать? Я решил: пусть потом меня накажут за подлог, пусть подмышки бреют, пусть ссылка — но, пока вдет разбирательство дела ланчжуна Лобо, владыка ни за что не назначит вас наследником, а там, глядишь — что-нибудь да изменится, правда выплывет… или вас вразумит всеблагое Небо и вы отринете этот план… Я!!
«Верный какой, вы только посмотрите… — возмущенно подумал Богдан — Интриган! Другого слова и не подберешь, прости Господи… — и едва не спросил вслух: — А о Баге ты подумал?» Но в это самое мгновение в зале раздался напряженный голос Бага:
— А обо мне вы подумали, драгоценный?!
Не решаясь подняться и мелко-мелко переступая по ковру коленями, старый слуга развернулся в его сторону.
— Все разъяснилось бы очень скоро! — едва не рыдая, воскликнул он. — Я же знал, что вам ничего не грозит!
— Не грозит? А в тюрьму за здорово живешь?
— Успокойтесь, ланчжун Лобо, — тихо, но твердо сказала принцесса Чжу. — Я этого так не оставлю, но сейчас не время.
Стало тихо.
Богдан наклонился в сторону Кая, который, похоже, так и не мог покамест переварить все эти поразительные откровения, и прошептал:
— Простите, драг прер Кай… Но видите, как долго мне пришлось бы рассказывать…
— Да уж, — тоже едва слышно прошелестел Кай.
— Я совершу хаджж, — после долгой паузы проговорил юаньвайлан Чжу Цинь-гуй. — И оставлю хирку в Мекке. Пусть пребудет там, где ей надлежит пребывать… и пусть останется ничьей. Просто реликвия… священная, бесценная реликвия… и не более.
— Аллах акбар, — с облегчением пробормотал бек Кормибарсов.
— Аллах акбар, — с облегчением пробормотал бек Кормибарсов.
И тут свет светильников вдруг съежился и померк, а в Зале выправления дел сделалось светло, как днем.
Со всех сторон, и в южные окна, и в северные, в восточные и западные, хлынул могучий радужный блеск разом полыхнувших над столицею фейерверков.