Богдан решился. Эти люди — Люлю, Дэдлиб, Юллиус — действительно были приятны ему, и он действительно им доверял.
— Тогда, как на духу, господин Дэдлиб, — я очень спешу и прошу вас составить мне компанию вон до того угла, где я надеюсь нанять повозку.
— Так какого же…
— Я вам расскажу по дороге.
— Идет, — кивнул Дэдлиб.
Богдан был короток — дело-то, в сущности, яйца выеденного не стоило. Они не прошли еще и половины пути, как он покончил с сутью происшедшего. Дэдлиб знай себе пыхтел сигарой; взгляд его отстраненно блуждал.
Когда Богдан умолк, Дэдлиб помолчал мгновение, а потом задумчиво произнес:
— Значит, не нашли. Искали, но не нашли… Вы не видели, часом, как выглядели вещи обыскиваемых? Не было там такого серого кожаного…
— Я же не спускался в вещник.
Дэдлиб запустил руку во внутренний карман куртки, порылся там и достал фотографию. Сунул ее Богдану чуть ли не в нос:
— Этот там был?
Богдан внимательно присмотрелся.
— Это один из тех, кого душили, — честно ответил он. — Еще попытался потом поскандалить…
— Факин' грейт… — пробормотал Дэдлиб, пряча фотографию. — Между нами. Я здесь именно из-за него. Мне позарез надо выяснить в посольстве, где он поселился…
— Вот как? Вы думаете, посольству это ведомо?
Дэдлиб покосился на него. Огрызок сигары задумчиво дернулся в углу его рта.
— Вы, возможно, не знаете, но в цивилизованных странах…
«Цивилизованных странах!» — с досадой отметил про себя Богдан.
— …существует для своих туристов железное правило: во время пребывания в Ордуси постоянно держать свои посольства в курсе относительно своего местопребывания. Ордусь… э-э-э… считается страной повышенной опасности.
— Опасности? — возмутился Богдан. — Да у нас преступность ниже в…
— Преступность ниже, а опасность выше. Тоталитарная же страна… империя и все такое. И потом, традиция у нас такая уже сложилась… Уж вы-то тут должны понимать, как сильны традиции. Ну, например… Вы, может, не знаете, вы не торговец… но, скажем, в Североамериканских Штатах против вас до сих пор действует поправка Вантуза-Швабрика, принятая, когда стало известно, что в Ордуси с ее повсеместным религиозным фанатизмом…
«Фанатизмом!» — возмущенно подумал Богдан.
— …кое-где еще практикуются человеческие жертвоприношения.
— Какая чушь! Да еще в позапрошлом веке…
— Знаю-знаю, — махнул рукой Дэдлиб. — Когда оказалось, что жертвоприношений давно нет, поправку все равно оставили в силе, потому что в некоторых отсталых районах вашей страны до сих пор браки заключаются не по любви, а в результате договоренности старших родственников жениха и невесты, а это вопиющее нарушение прав человека.
— Если хотите знать, — Богдана взяло за живое, — статистика убедительно показывает, что такие браки значительно прочнее тех, что заключаются личным волеизъявлением молодых, и…
— Да кому какое дело! Ну, прочнее… Права-то нарушаются! Потом было еще несколько причин, я сам всех не помню… В общем, в последний раз поправку сохранили потому, что в Ордуси в некоторых школах совершенно не преподается аглицкий язык. Это ведь тоже нарушение прав человека…
— М-да, — сказал Богдан после паузы. Они уже давно дошли до перекрестка, но Богдан и думать забыл про такси. Про поправку он слышал, разумеется, но такие мелочи были для него; не слишком-то интересовавшегося внешними пустяками и не обязанного делать это по работе, внове. — И после этого вы еще обижаетесь, когда тут вас называют варварами…
— А у нас называют варварами вас, — чуть пожал плечами Дэдлиб.
— Да, только для вас варвар — это некультурный человек, а для нас это — человек иной культуры. — В который раз в разговоре с иноземцем минфа был вынужден вспомнить эту прописную истину, но Дэдлиб хитро прищурился и погрозил Богдану остатком сигары:
— Это как поглядеть. Нет никаких иных культур. Есть только одна культура, просто одни продвинулись в ней больше, а другие — меньше! Ну… ну вот все когда-то были первобытными, прыгали по веткам и молились на дубы, секвойи или скалы. Потом немножко развились и — опять-таки все, только одни раньше, другие позже! — напридумывали всяких богов: охоты, ветра, войны… и принялись молиться им. Потом еще немножко продвинулись — и у одних возник Будда, у других Христос, все, по сути, одинаковые… Потом…
— Потом, — мягко прервал Богдан, — некоторые особо одаренные еще немножко продвинулись и стали окончательно культурными принялись молиться на прижизненный успех и его абсолютное мерило — счет в банке. И на сем история прекратила течение свое… Так?
Дэдлиб расхохотался. Потом сказал:
— Ладно, что это мы.
И на сем история прекратила течение свое… Так?
Дэдлиб расхохотался. Потом сказал:
— Ладно, что это мы. Право же, мне-то это все до лампочки, понимаете меня? Я же вижу, какие вы люди — вы сам, ваш друг господин Багатур Лобо. Провались оно пропадом! Я вот о чем. Вас ведь это происшествие в воздухолете совсем не заинтересовало?
— Да в общем нет, — ответил Богдан, почти не кривя душой. Не рассказывать же этому славному варвару о том, что один из нападавших — похоже, приятель дочери его друга и начальника, к которой он, Богдан, питает самые теплые чувства и потому не хочет ни малейших неприятностей ни ей, ни ее знакомцу…