— Ну что опять стряслось? — спросил Богдан почти жалобно.
Баг не ответил. Он молча постоял несколько мгновений напротив Богдана, потом, сложив руки за спиной, повернулся — широкие рукава парадного домашнего халата роскошным павлиньим хвостом следовали за человекоохранителем, мягко покачиваясь, — и пошел в глубину своей гостиной. Дошел до окна. Пошел обратно. Желваки у него играли так, словно Баг собирался допрашивать какого-то явного и закоренелого заблужденца. Может быть, уже просто-таки аспида.
«Ты что тут, комедию ломать собрался?» — едва не спросил в сердцах Богдан, но вовремя сдержался.
Баг тем временем сызнова пошагал к окну.
— «»Движенья нет», — неторопливо начал Богдан, — сказал мудрец брадатый. Другой смолчал и стал пред ним ходить…»
Баг резко обернулся и выставил указательный палец вверх.
— Пу Си-цзин, — сказал он.
— Точно. Что стряслось?
Баг наконец остановился посреди комнаты и от избытка чувств всплеснул руками.
— Еч! — произнес он едва ли не жалобно. — Ну почему с нами всегда что-нибудь случается?
— Да расскажи ты толком!
— Мы что, необыкновенные какие-нибудь, что ли?
— Ничего не понимаю, Баг.
— Вон, посмотри! — И Баг картинно указал обеими руками (рукава замотались в воздухе тяжелыми хоругвями) в сторону дивана.
— Ну почему с нами всегда что-нибудь случается?
— Да расскажи ты толком!
— Мы что, необыкновенные какие-нибудь, что ли?
— Ничего не понимаю, Баг.
— Вон, посмотри! — И Баг картинно указал обеими руками (рукава замотались в воздухе тяжелыми хоругвями) в сторону дивана.
Там лежал, развалившись, как сытый монгольский нойон на привале, Судья Ди.
— Замечательный котяра, — на всякий случай сказал Богдан выжидательно. — Нажрался. Видно.
— Замечательный? Это горе мое!
Судья Ди даже хвостом не шевельнул.
— Ты понимаешь, еч, — доверительно понизил голос Баг и подошел к напарнику на шаг ближе, — не мужское это, конечно, дело — сны друг дружке рассказывать, но… мне накануне сон странный приснился… или и не сон даже… про грушевое дерево и какую-то деву… Или не сон…
Богдан вздрогнул. Налетевшее воспоминание было резким, как оплеуха.
— И мне, — сказал он.
— А?.. — уставился на него Баг. — Тоже про грушу?
— Ну да… Еще в воздухолете. — Богдан воздержался от подробностей, они были слишком личными.
— Ну вот! Стало быть… Ох, Гуаньинь милосердная… знать бы раньше! Ведь ни ты, ни я не стали все ж таки ковыряться под этой грушей! Нам даже в голову не пришло! А вот этот… вот этот…
— Да что такое? — повысил голос Богдан. Даже ангельскому терпению раньше или позже приходит конец.
Судья Ди открыл один глаз и посмотрел на сановника с явной насмешкой. Мол, кричи не кричи — дело сделано.
Баг опрометью кинулся к своему столу и схватил лежащий там листок мятой, грязной бумаги.
— Вот что такое! — воскликнул он, загодя тыча листком в сторону Богдана и набегая на него, как паровоз. — Вот! Ведь это он там рылся! Я еще тогда обратил внимание, отнять пытался, а этот — ни в какую. Потом ты умчался в посольство, мы — сюда… И только тут этот хвостатый аспид пасть свою разжал — и бумажка выпала! Понимаешь? Сначала я решил — это просто вроде как мелкая кража, надо завтра же, когда будем на приеме, вернуть, откуда взято. Хотел подобрать — а он лапой придавил этак… и смотрит. Когти то выпустит, то снова уберет. Как бы разглаживает мне… читай, мол. Волей-неволей прочитаешь…, взгляд упал… и…
Богдан наконец принял из руки друга трясущийся в воздухе мятый лист тонкой, драгоценной бумаги — бумага когда-то была нежно-сиреневой, с водяными знаками. Поправив очки, вгляделся.
Прочитать и впрямь можно было быстро, одним беглым взглядом — потому что читались лишь несколько десятков иероглифов. Остальные безнадежно и давно расплылись, раскисли, превратились в давно поблекшие потеки; дожди, и снега, и оттепели отнюдь не пощадили изящной вязи каллиграфически выведенных знаков. Почерк выдавал характер мягкий, нерешительный: сохранившиеся знаки не отличались решительными углами черт, напротив — линии были округлые, даже вроде как нежные.
Почти в самом начале: «…не слушал моих увещеваний. Я говорила и раз, и два, ты не внимал. Но, может быть, если в тебе нет уважения к речам любящей женщины, то хоть уважение к письменному тексту…»< Следует помнить: китайский язык гораздо компактнее и плотнее русского, и потому данная фраза, как и последующие уцелевшие фразы из найденного Судьей Ди письма, будучи по-русски весьма пространными, на языке оригинала укладываются буквально в считанные иероглифы.
Достаточно сказать, например, что оборот «письменный текст» передан в нем лишь одним-единственным знаком вэнь — а уважение к этому термину, который означает одновременно и «культура», и «культурность», и «букву закона», и даже «гражданскую (в противоположность военной) государственную службу», в китайской традиции действительно весьма велико. >
Чуть ниже: «…никому не могу рассказать — так велит долг верной…»
Дальше, почти в середине листа: «.»случайно услышав, поняла, что ты принял ислам не по велению души, но по неким политическим соображениям, после тайных свиданий с этими странными…»