— Я понимаю, к чему вы клоните, Шаваш, — сказал Нан, — но Ир не вмешивается в историю.
— И это мне говорит человек, который сам, своей рукой, уничтожил показания об участии желтом монаха в заговоре? А откуда мы знаем, сколько уже раз такие показания уничтожались? «И Ир был с ним», — разве это не каноническая фраза об основателе империи, Иршахчане? Почему мы считаем, что это только метафора? И почему эту метафору столь часто прилагают к другим основателям династий? Все знают, что Ир вносит смуту в умы мирских людей, оказавшихся с ним рядом. А почему, время от времени, скажем, раз в сотни лет, не может он вносить смуту в умы всех провинций? Или смуту в умы монахов? Отец Лиид рассуждает слишком странно для вейца, Нан, как будто кто?то извне внушил ему эти мысли. А этот… отец Сетакет…. он говорил со мной сегодня, запинаясь. Нан! Я вдруг понял, отчего! Он словно переводил, и не мог отыскать соответствующих понятий!
— Что вы все?таки хотите сказать, Шаваш?
— Я не сказать хочу, я хочу спросить! Ведь у вас, инспектор, глаза и спереди и сзади! Нан! Вы были в желтом монастыре, вы толковали с желтыми монахами. Что это за люди? Почему их так много в этом году в Харайне? Что, отец Лиид — это исключение или правило? Ведь вы тоже не верите в ясновидение, Нан. Что они сказали вам такого, что вы тут же поверили их словам о ночных прогулках гостей, и тут же — стали подозревать отца Лиида?
Я думаю, Нан, вы поверили, что этот желтый монастырь обладает силой, и это недобрая сила.
И сегодня, Нан, когда я ходил вслед за процессией, я понял, что имеют в виду, когда говорят, что в Иров день Золотой Век возвращается на землю. Обычный Иров день, — лишь подражание тому, что может и вправду совершиться именем Ира.
Боги вредны, кроме как в виде статуй! Ир — инородное тело в империи. Это безопасно, когда государство стабильно, это смертельно во времена смуты. Даже мелкий судейский чиновник господин Бахадн чует это и твердит, что нынче именем Ира народ не успокаивают, а смущают.
Я не верю в богов, Нан, — но желтый монастырь обладает неведомой силой. Эта сила слишком настоящая для силы сверхъестественной, слишком прагматичная для силы духовной. И я думаю, Нан, вы это тоже поняли, но не решаетесь почему?то об этом говорить.
Шаваш замолчал. Нан, облокотившись на стол, рассеянно листал лежащие перед ним бумаги.
— Вы мало спали последние дни, Шаваш, — наконец сказал он, — а сегодня много гуляли на солнцепеке. Я бы посоветовал вам выспаться — и перестать винить в том, что происходит в империи, неведомые внешние силы.
Шаваш молча и укоризненно глядел на Нана. Нан почувствовал, что краснеет.
— Вы, Шаваш, всегда говорили, что не верите в чудеса, потому что без них — все проще. Так вот — проще верить в чудеса, чем в опасность, исходящую от желтых монастырей.
— Ну что же, — сказал Шаваш, — я, пожалуй, отправлюсь отсыпаться. — Он поклонился и пошел к двери, но у порога внезапно обернулся.
— Знаете, Нан, — сказал он, — я, по?моему, не до конца был прав, решил, что вы стоите на стороне Айцара. Но если вы считаете, что желтый монастырь Харайна безобиден, — то я тоже буду так считать.
Когда завечерело и чинные утренние торжества превратились в беспорядочный праздничный гомон, Нан отправился в монастырь. Ворота его на этот раз стояли широко распахнутые, анфилады пустых залов вели к пустой главной целле.
У цветника, разбитого слева при главном входе, на коленях стоял Бьернссон и копался в ящиках с рассадой. В такую жару только вечерами и сажать. Кроме него, в монастыре оставались лишь Келли и Меллерт.
Они поздоровались.
— Ну что, добились своего? — спросил Бьернссон, склонив голову набок и высматривая, как ловчее пристроить цветущий бархатец. — Ира не нашли, зато извели злодеев, разоблачили заговорщиков, пощадили невинных, покарали виновных… Или не покарали? Вы мне не объясните, о справедливый чиновник, почему господин Айцар жив и здоров, а араван Нарай — на том свете? Ведь он все?таки не замышлял расчленения столь дорогого вам государства…
Нан засмеялся.
— Я же вейский чиновник, как вы изволили отметить. Должен же я соблюдать традицию и судить не по закону, а по справедливости.
— Ну и чего же вы добились? — покачал головой Бьернссон. — На сколько вы отсрочили гибель этой системы? Все равно через пять, десять, двадцать лет с гор спустится новый Маанари, новый наместник разорит провинцию своей бездарностью, а новый араван — своим бескорыстием, леса переполнятся разбойниками, города — бродячими проповедниками социального обновления… Да, как вам, кстати, удалось провернуть сделку с разбойниками?
— Это не я, это Кархтар, — ответил Нан.
Бьернссон выразительно удивился.
— С чего бы это?
Нан пожал плечами.
— Кающиеся идеологи иногда каются до того еще, как их партия придет к власти.
Бьернссон аккуратно вынул из рассадного ящика каменную розочку с кубиком почвы, обросшим белыми волосками корней.
— Ну на кой вам нужно спасать все это дерьмо, — вздохнул он.
— На удобрение. Поля, господин садовник, удобряют дерьмом, а не человечьими головами.
И Нан зашагал прочь от цветника.
Полковник Келли глядел на экран в пустом кабинете. Картинка на экране тряслась и передавала, как умела, народное веселье.