— Я, может, плохо знаю, что творится в управах, а вы, мистер Стрейтон, совсем не знаете, что творится в монастыре.
Нан растерянно посмотрел на Келли. Тот сказал со вздохом.
— Видите ли, Дэвид, Роджерс — не единственный, кто придерживается подобных взглядов на судьбу Веи. Есть еще, например, Джек Рендолл, который и должен был стать сыном Ира. Я знаю, — две недели назад Роджерс как бы в шутку спросил его, что бы Рендолл делал во время бунта. А тот ответил: смотря какой бунт. Если б его возглавил Айцар, то благословил бы. Чтоб иметь покровительство Ира, Роджерсу надо было сидеть как можно тише. Любая уголовщина могла лишь спутать его планы, что и случилось.
Нан усмехнулся.
— Я так понял, что этот разговор месячной давности — ваше единственное алиби?
Что?то в тоне инспектора было до того нехорошее, что Роджерс побледнел.
— Вы мне тут будете рассказывать, — ровным голосом продолжал инспектор, — что человек может отказаться от абсолютной власти только потому, что собеседник за чашечкой кофе обещает ему употребить эту власть надлежащим образом?
Роджерс вдруг вскочил со стула и метнулся к выходу. Спинка стула была тяжелая, резная, и еще на ней висела сумка с образцами пород. Стул стал падать и, падая, поддел витыми ножками плащ Роджерса. Тот потерял равновесие, взмахнул руками и полетел кувырком.
Он еще попытался встать, но тут Нан наступил ногой на желтый его плащ, и в следующее мгновение Роджерс увидел у своего горла узкий и длинный, как лапка кузнечика, меч.
— У меня алиби, — взвизгнул Роджерс.
— Какое?
— За мной следил Барнс! Все время, пока меня не было, за мной следил Барнс!
— А что вы делали ночью в саду?
— Я встречался с Айцаром. У торца крытой дороги. Мы говорили…. — Роджерс поперхнулся.
— О заговоре, — докончил Нан.
— Хорошо. О заговоре против вашей поганой империи. Неужели вы думаете, что, если бы у судьи были документы, заговор изобличающие, Айцар бы мне этого не сказал? Я проводил Айцара до самого его дома, а когда повернулся, чтобы идти, увидел в кустах Барнса.
— А потом? Это ведь было еще до похищения Ира?
Роджерс осклабился.
— А потом я решил преподать этому шпиону урок. Я вернулся в келью, взял удочки и пошел в Заводь Белых Зерен. Туда и днем?то нелегко дойти, если не знаешь тропинку наизусть. Этот социалист, — смачно сказал Роджерс, — два раза провалился по горло. А потом сох у азалий под луной и думал, что мне его не видно.
Нан убрал меч.
Роджерс торопливо поднялся с пола, поправил растрепавшийся плащ и с чувством произнес:
— И из?за этой марксисткой шельмы я вот время землетрясения был не у приборов, а у озера!
— А сам Айцар? — нервно спросил Нан. — Вы заставили его забыть, что можно и что нельзя. Разве не мог он сам обратиться к Иру?
— Я встретил Айцара на пороге гостевого дома и там же, через два часа, его и оставил. Мне надо было с ним переговорить, и вовсе не надо было, чтоб он без присмотра бродил по монастырю.
Нан молчал, рассеянно крутя в руках девятиглазую бронзовую черепашку Шушу. Все ее девять водянистых гранатовых глазок поочередно выражали ему сострадание. Забавно. Значит, либерал и социалист с самого начала могли обеспечить друг другу алиби. Предпочли, однако, поступить по принципу: «Пусть во мне торчит иголка, а в нем — шило».
В правильной надежде, что столичный инспектор разузнает о противнике что?то излишне гнусное. Интересно, а если бы Барнс провалился не по шею, а глубже — стал бы Роджерс его вытаскивать? Остаются Ллевелин и Меллерт. Что делали эти двое, пока Роджерс выманивал «гнусного марксиста» подальше от часовни.
— У вас есть еще вопросы, господин инспектор? — с расстановкой произнес Роджерс.
— Может быть, еще будут. Во всяком случае вы понимаете, что совершили преступление?
— Какое же?
— Замышляли бунт.
— Однако! И по каким законам вы собираетесь меня судить? По законам Веи я не подлежу суду, а по законам Земли я не совершил преступления, господин столичный инспектор…
Келли запер Роджерса в монастырском погребе и выразил только одно сожаление: что проклятого заговорщика нельзя переслать на Землю электронной почтой. После этого они устроили великий шмон в комнате Роджерса и наконец нашли связку бумаг, отданных Айцаром на храненье желтому монаху. Это были договоры, писанные по известной формуле: «пусть мои люди станут твоими людьми». Еще одна бумага, с сорока подписями, обещала Айцару полную помощь в изустно оговоренном предприятии, при условии, что в Большой Иров День сын Ира прилюдно наденет Айцару свое ожерелье из вишневых косточек.
Келли и Нан заспорили, кому владеть бумагами, и в конце концов чиновник забрал их с собой.
Келли проводил Нана сквозь череду завешенных залов. Широкие проушины дверей выглядели, как крысиные норки в стенах метровой толщины. Согласно тысячелетним канонам, красота здания впрямую зависела от веса камня, пошедшего на его сооружение, и всякому символу отъединенности полагалось иметь двухметровую ширину.
У крысиных норок сидели мраморные коты, обвив хвостами лапки и насторожив уши. Они стерегли, как и века назад, иной мир монастыря, и фотоэлементы придали их глазам новую зоркость.