Рассуждали, что человек станет хозяином самого себя не раньше, чем станет хозяином своему имуществу, и тогда во всем Хаврайне будет столько же каменных зданий, сколько в остальной империи, а штанов шить и руды добывать будут втрое больше. А зачем, спрашивается, человеку втрое больше штанов? Он что, втрое счастливее от этого станет?
— Этот отец Лиид, — продолжал Снет, — был у Айцара вроде наживки, потому что многие заметили, что люди кружка имеют между собой доверие и самые выгодные сделки, и все потянулись в кружок, потому что мешок желания не имеет дна. А когда человек увязал в этих разговорах, тут уже начиналась другая беседа, для четырех глаз и двух ртов: о том, что надоело платить столице налоги, что законная династия пресеклась со смертью Харсомы, и что надо отделиться от империи и устроить в Харайне правительство богачей. И вот, когда Айцар заводил такой разговор, собеседнику было уже некуда податься, потому что давно и его жизнь, и его доходы зависели от кружка. Во?первых, уклончивого быстро разоряли, а имущество, знаете ли, дороже чем жизнь. А во?вторых, у Айцара к тому времени было множество страшных бумаг про собеседника, так что все было устроено очень толково. Люди и пожаловаться боялись — а вдруг наскочишь на заговорщика?
— Думаю, — прибавил Снет, — что покойному судье?таки пожаловались. Из?за этого его и убили.
— И я должен поверить, — задумчиво сказал Нан, — что всю эту фантастическую программу выдумал такой трезвый человек, как господин Айцар, а остальные деловые люди его поддержали.
Из?за этого его и убили.
— И я должен поверить, — задумчиво сказал Нан, — что всю эту фантастическую программу выдумал такой трезвый человек, как господин Айцар, а остальные деловые люди его поддержали. И предпочли тюрьме за незаконное обогащение — виселицу за государственную измену?
Голос Снета стал торжествующим.
— В том?то и дело! Делал заговор — Айцар, а устроено все так хитро, что в случае чего главным лицом окажется желтый монах, отец Лиид — он у них заместо попугая.
— С каких пор желтые монахи мешаются в мирские дела?
Снет потер руки.
— А вот с тех пор, как все в империи пошло кувырком, и мешаются. И очень глупо делают! И у вас, господин инспектор, есть доказательство — записка от отца Лиида к Айцару. Хорошенькая записка, а?
— Почему эта записка оказалась у тебя? Значит, тебе настолько доверяли?
Снет замялся на миг.
— Это отец Лиид встретился мне на смертном пути и спас меня; ровно восемь лет назад. Я и отправился третьего дня на богомолье. Отец Лиид и подумать не мог, что я не передам записки, а больше ему было не с кем, монастырь?то закрыт.
— И почему же ты ослушался святого отца?
— Это, конечно, грех. Но это был мой единственный шанс отомстить. Кто может поверить без доказательств в измену Айцара и заговор желтого монаха?
— И что же ты сделал — для мести?
Снет вздохнул и сказал совершенно убитым голосом:
— Я сначала потребовал назад все то, что у меня было конфисковано.
Нан расхохотался.
— Иными словами, ты решил отомстить не Айцару, а его мошне? Знаешь, как называется такая месть в судебных книгах?
— Я… я все равно собирался представить записку властям! И лишь хотел, чтоб доказательства вины Айцара были еще наглядней!
Инспектор спросил:
— И почему же люди имущие слушали отца Лиида? Он, что, мыслил практичнее их?
Снет сделал круглые глаза и почти зашептал:
— На кого опереться человеку имущему? Бедняк ненавидит его, чиновник обирает его. Отец Лиид обещал мятежникам, что сын Ира будет на их стороне.
Инспектор заворочался в кресле.
— А кочевники? — спросил Нан. — Что кочевники?
— Были у Айцара связи с кочевниками?
— Конечно!
— Какие именно?
— Э?э… не знаю.
— А другое — знаешь?
Снет забегал глазами.
— Вот сейчас, — сказал Нан, — мне был изложен некий проект. В основе этого проекта была — скажем так — священность и неприкосновенность частной собственности. И вот вопрос: многое ли после горцев останется неприкосновенной собственности — частной ли, государственной ли? Ведь звать горцев, чтоб осуществить такое дело — это все равно, что выдумать новую маслобойку, а вместо клещевины засыпать в нее железную руду. И уж если Айцару помогают горцы, то ему никак не нужен сын Ира, а если ему поможет сын Ира, то горцы ему только помеха. Что ж ты врешь, собака?
Снет повесил голову и заерзал на скамье.
— Ах, господин инспектор, — сказал он. — Айцар стоит шесть миллионов, столько, сколько все подати Харайна за три года. Даже если часть отдать в казну, все равно многое останется тем, кто его арестует. И я так понимаю, что вам хотелось бы его арестовать и хотелось бы доложить, что судью убили от Айцара. Так отчего же вы мной недовольны и что же вы хотите?
— Я хочу, — загремел Нан, и по лицу его пошли красные пятна, — изобличить твое вранье! Как человек, погубленный Айцаром, мог войти в его доверие? Как тебе могло стать известно о заговоре? Либо ты был одним из главных изменников, либо ты все сочинил.
Такие, как Айцар, существуют лишь потому, что не покушаются на власть — а ты рассказываешь басни о мятеже! И чтоб подкрепить их, припутываешь то желтых монахов, то кочевников, что вообще исключает друг друга! Да ты, дрянь, понимаешь ли, что если б желтый монах участвовал в заговоре против императора — то это было б большим потрясением основ, чем сам заговор?
Что ты тычешь мне в нос запиской, которая ни в одном архиве значиться не может и не будет! Увести его! — махнул рукой Нан, — и пусть хорошенько подумает, о чем ему говорить завтра.