— Ага, — сказал слева шаман на ломаном вейском, — на восьмом суку был. Дрался.
— Хотел бы я знать, кто победил, — с хрипом сказал Нан.
— А какая разница? — удивился Тоошок. — На этом небе одна твоя душа дерется с другой твоей душой.
Нана втолкнули в огромный шатер, украшенный с безвкусной жадностью грабителя. В шатре шел не то пир, не то совещание. Лавки были не застелены, чтобы видеть, что под лавками нет засады. На грубых деревянных столах громоздилось все, что бегает, прыгает, плавает и летает. Во главе стола сидел большой деревянный идол, а перед идолом стояло здоровенное блюдо с четырьмя серебряными ушками, до краев наполненное едой земли и реки. Горцы, дети природы, еще не дошли до такого свинства, чтобы садиться за пир без бога.
Человек, восседавший справа от идола, грузно поднялся на встречу вошедшим.
— А вот и господин инспектор из столицы! — проговорил он на вполне сносном вейском. — Сам император, о братья, обратил на нас свое лучезарное внимание в лице своего посланца.
Нан так и не понял — намеренно или нет исковеркал человек придворные обороты, но вожди одобрительно гоготнули.
— С чем пожаловал, господин инспектор?
— Я пришел поговорить с князем Маанари, — сказал Нан.
— Что ж! Я тебя слушаю! — и мужчина гордо подбоченился.
Нан внимательно оглядел его. На фотографиях, виденных им, было три человека. Двое стояли сзади: шаман и племянник Маанари. Подбоченившийся человек нисколько не походил на третью фотографию. Нан отвел от него глаза и медленно зашагал вдоль скамей, вглядываясь в лица пирующих. Руки, связанные за спиной, совсем онемели. Нан остановился перед здоровым, как бык, белокурым бородачом лет сорока.
— Разве князь Маанари уже настолько подражает императору Веи, что не может говорить без посредников? — спросил Нан, кланяясь ему.
По столу прокатился сдержанный ропот.
Князь угрожающе выставил вперед нижнюю челюсть и закричал шаману по?ветхски:
— Ты говорил, что он нынче не сможет колдовать!
Тоошок возразил: он обещал прогнать лишь черные чары, нельзя лишить ведуна всех чар и оставить ему разум. Князь неопределенно хмыкнул и оглядел Нана еще раз с головы до ног. Нан оглядел его в ответ.
— Ну что ж, — произнес князь, — наши обычаи велят накормить гостя: присаживайся.
Нан продолжал стоять.
— Спасибо, князь, — сказал он, — но наши обычаи не велят есть со связанными руками.
Пирующие сразу же загоготали, а вслед за ними рассмеялся и князь. Нан отметил про себя, что в империи другой порядок: первым смеется начальник, а уж затем — подчиненный.
— Ну что, развяжем ему руки? — обратился князь к дружинникам.
Те нестройно согласились, высказываясь в целом в том смысле, что вейские чиновники и так слабосильней крысы.
С Нана сняли веревки и посадили на лавку. Князь сам вручил Нану полный кубок вина. Кто?то положил перед ним здоровенный кусок мяса на лепешку, заменявшую отсутствующие тарелки.
— Зачем ты пожаловал сюда? Чтобы сглазить нас? — обратился князь к Нану. — Но это, — князь довольно улыбнулся, — тебе не удалось.
Нана, привыкшего к тихим голосам и уединенным беседам, стеснял зычный голос князя. Маанари, казалось, не испытывал ни малейшей нужды в разговоре с глазу на глаз.
Маанари, казалось, не испытывал ни малейшей нужды в разговоре с глазу на глаз.
Тут Нан стал говорить благое государево слово о могуществе империи, и слушали его вовсе не так хорошо, как об этом сказано в «книге Творения». Прямо скажем, слушали с откровенной насмешкой. А слова о военных поселениях, привилегиях и почете, которые можно получить, не рискуя в войне, развеселили князя.
— Чем же мы рискуем, вступая в бой, — удивился Маанари, — разве ваши войска умеют драться?
— Один ветх стоит сотни вейских воинов, — кивнул Нан, — но нас не в сто, а в тысячи раз больше.
— А я слыхал, — прищурился Маанари, — что предки нынешнего императора тоже родом с гор. То, что сделал один горец, могу сделать и я.
— А если не сможешь? — спросил Нан.
Князь довольно засмеялся.
— Ты поступил, как храбрец, явившись сюда, но все равно ты рассуждаешь, как чиновник. Это вейцы дерутся, чтоб что?нибудь получить, а ветхи дерутся потому, что любят драться! Если мы победим, мы завоюем ойкумену, а если падем — то окажемся сразу в раю!
— А если ты попадешь в плен или потерпишь поражение, что останется от твоей власти, князь?
— От кого мне терпеть поражение? — рассмеялся Маанари. — От господина Айцара, который продавал мне свое железо, и покупал у меня чужое зерно? Мне стыдно сражаться с войсками, во главе которых стоит базарный торговец!
А если мне будет не хватать своих воинов, — продолжал князь, забавляясь, — то я позову на помощь ваших подданных! Ты не скажешь, чиновник, почему ваши крестьяне встречают нас с радостью и тут же бегут топить чиновников? Почему ваши богачи норовят торговать с врагом? Почему даже наместники провинций готовы изменить своему императору? И почему даже пеший воин в моем войске скорее даст себя из рубить и сварить, нежели продаст меня?
Потому что все вы рабы, сверху донизу, а раб живет тем, что изменяет хозяину. Ведь хозяин отбирает у раба все, кроме того, что раб украдет у хозяина.