— А Кархтар?
— О, этот умеет распоряжаться людьми. Из него вышел бы отличный приказчик и плохой чиновник: таким, как он, опасно давать полную власть над человеком.
Нан помолчал.
— Часто ли наместник бывает пьян?
— Семь дней из шести.
— Правда ли, что головы, которые наместник послал в столицу как головы горцев, принадлежат крестьянам империи?
— Да.
— Правда ли, что это крестьяне из деревень, где наместник разорил храмовые убежища?
— Да. Но откуда вы об этом узнали?
— Я не знаю об этом. Я слышал только сплетни, распускаемые сектантами и Нараем.
— Это не сплетня, а правда. И я не расположен извинять подобных вещей. Есть границы, после которых платить за человека — уже невыгодно. Вы понимаете меня?
— Да. Но господин наместник не настолько глуп, чтобы не видеть этого?
— Камень, — горько сказал Айцар, — тоже видит, что падает, а что толку от его понимания?
— Кто рассказал о деревнях аравану Нараю?
— Дурная трава растет быстро, но я бы назвал два вероятных имени: старший войсковой старшина при управе наместника, господин Ичан, и второй землемерный инспектор Дакшад.
— А кто рассказал вам?
— У меня тоже есть доброжелатели в свите наместника, — ответил Айцар, но имен на этот раз не назвал.
Тут они сели в тени и стали говорить о разных делах и общих друзьях в столице; и это были такие дела, в которых надо было иметь волчий рот и лисий хвост, и Нану было тошно при одной мысли, что этот разговор может слышать полковник Келли.
— У меня слишком мало людей, — сказал Нан, — но мне не нравится, что горцы стоят прямо под городом, и мне непонятны намерения наместника.
— Если мне станет известно что?либо о сношениях между моим племянником и горцами, можете быть уверены — я сообщу вам.
Помолчал и добавил:
— Лучше пусть мои поля отойдут в казну, чем под пастбища варварам.
— Великий Вей, — даже вскрикнул Нан, — кто же попрекнет спасителя Харайна безрассудствами племянника?
После этого они вернулись к главному дому. Нан стал прощаться: нет, он никак не может разделить трапезу с гостеприимным хозяином. В монастыре его ждет в полдень первослужитель Ира, и тут опоздать не менее неприлично, чем на императорскую аудиенцию.
— Кстати, вы никого не видали в монастыре ночью? — внезапно добавил Нан.
— Только сны, господин инспектор.
— Поймите меня правильно, господин Айцар. Я совершенно убежден в вашей непричастности к этому делу. Заранее убежден, — подчеркнул Нан. — Но дело в том, что один из монахов видел вас ночью снаружи…
— Кто?
— Отец Лиид.
Если Айцар ожидал услышать вопрос о своих ночных странствиях по монастырю, то он явно не ожидал услышать имени Роджерса. На лице его явственно промелькнуло изумление: деревенского мальчишку Айцара не учили, как потомственного чиновника, с шести лет не менять выражение лица.
Если Айцар ожидал услышать вопрос о своих ночных странствиях по монастырю, то он явно не ожидал услышать имени Роджерса. На лице его явственно промелькнуло изумление: деревенского мальчишку Айцара не учили, как потомственного чиновника, с шести лет не менять выражение лица.
— Ах нет, не отец Лиид, отец Сетакет, — поправился Нан.
Айцар покачал головой.
— Отец Сетакет обознался, господин инспектор.
И Нан удалился, размышляя о господине Митаке. За его вызывающим для вейца поведением крылось то ли невыносимое беспокойство, то ли желание настроить столичного чиновника против богача, который дозволяет своим людям смеяться над людьми пера и управы.
Первослужитель сидел неподвижно, не обращая внимания на поклоны чиновника девятого ранга: он был вне государства, как храм вокруг — вне времени.
От покроя отдушин под потолком, освещавших зал вместо окон, до крашеных глиняных шляпок мозаики, которую за пределами храма давно клали не из глины, а из цветного стекла, — все свидетельствовало о том, как монахи, неподвластные внешнему принуждению государства, блюдут внутреннее принуждение традиции.
От горького запаха тлеющей желтоглазки у Нана закружилась голова и немного утих страх встречи с человеком, который тридцать лет назад впервые перепугал землян мощью Ира, а три дня назад увидел сон, приведший Нана в Харайн. О взглядах первослужителя ходили странные слухи, и Нан доселе не придавал им значения: монахи всегда мыслили всех независимей, а поступали всех традиционней.
Но теперь, оборотившись на Запад и кланяясь нише, где непременно стоят духи?хранители помещения, Нан увидел, что ниша пуста. И кланяться было — все равно, что дергать выключатель в комнате с оборванной электропроводкой.
— Я хотел вас видеть, — раздался голос из глубины вышитых подушек, — чтобы посмотреть, походите ли вы на человека из моего видения или на человека из рассказов о вас.
— Видения достоверней слухов, — сказал Нан.
— Да. Слухи представляют вас чародеем, а вы, я вижу, не только не умеете колдовать, но и, пожалуй, не верите в колдовство. Ир не ошибся.
— Разве Ир может ошибаться? — почтительно осведомился Нан.
— Ир не может ошибаться, но он может шутить. И смертным трудно разгадать его шутку.
— Но вы уже разгадали ее.
— Только первую часть, загадавшую имя следователя; но не вторую, загадавшую имя преступника. Это тоже часть шутки, — то, что ее можно будет разгадать только с вашей помощью.